Семисерийный телефильм "Достоевский" возник на стыке двух тенденций замещения, уверенно набиравших силу в нулевые годы, когда его, собственно говоря, и снимали. С одной стороны, это замещение крупномасштабной художественной прозы (романов и эпопей) серьезными хотя бы по замыслу телесериалами; замещение систематического чтения в свое удовольствие столь же систематическим и опять-таки в свое удовольствие сидением у "ящика".

Любопытно, что современный роман начался двести лет назад как роман-фельетон, то-есть как роман, изо дня в день печатающийся с продолжением в газете, – и вот уже в наши дни ежедневный (ежевечерний) рассказ о головокружительных приключениях и бурных страстях, но непременно малыми порциями перерос в показ многосерийных телефильмов. Круг таким образом замкнулся. Правда, у серьезного хотя бы по замыслу сериала есть старшая сестра – аляповатая "мыльная опера", но речь сейчас не о ней, хотя определенный привкус мыла ощущается едва ли не в каждом сериале, включая, увы, и рецензируемый.

Итак, "чтение" сериалов вместо чтения прозы – это первая тенденция замещения. А какова вторая? Знакомство с жизнью писателя вместо знакомства с его творчеством, "ЖЗЛ" вместо собрания сочинений или хотя бы скромного томика "Избранного".

Жанр (и формат) "ЖЗЛ" в особом подвиде, так сказать, "ЖЗП" (Жизнь Замечательного Писателя) получил в последние годы невиданное и неслыханное распространение; авторов подобных книг – компиляций чаще всего откровенно заурядного, а то и макулатурного свойства – увенчали чуть ли не всеми мыслимыми и немыслимыми премиями, каких, увы, так и не удостоились при жизни многие герои этих биографических сочинений (хотя в последний год этот парадокс вроде бы устранили, анекдотически наградив сначала А.П. Чехова, а затем и А.Д. Синявского; чувствуется, что скоро выпишут солидный чек Льву Толстому и/или Иосифу Бродскому).

Началось, правда, с беллетризованных биографий не прозаиков, а поэтов – Блока, Высоцкого, Пастернака, Окуджавы и т.д. Вот буквально только что вышла, например, книга под названием "Ходасевич чавкающий и говорящий". То-есть (полагает сочинитель жизнеописания), не "чавкающий", разумеется, а "чающий", но читается-то все равно "чавкающий". И поверьте, что чавкает у нас (то-есть не у нас, а у них, у всех этих окололитературных биографов) далеко не один только Ходасевич.

Однако биографию поэта (сам факт ее появления) еще можно понять и принять: интересно же, из какого сора растут стихи в каждом отдельном случае и во что погружен не призванный до поры до времени Аполлоном к священной жертве стихотворец. Но с какой стати сочинять тома "ЖЗЛ" о знаменитых (и не очень) прозаиках? Ведь художественная биография прозаика – это его книги и на самом деле только они. Ну, и – в какой-то мере – их экранизация в кино и на телевидении.

Да, у каждого крупного писателя бывает в жизни одно-два определяющих события или, как выразился великий биограф Стефан Цвейг, звездный час (уход из Ясной Поляны, чтобы ограничиться одним примером) – и такое событие может стать предметом монографического художественного исследования. Но не вся жизнь изо дня в день! Но не вся же жизнь, которая так или иначе уже рассказана самим прозаиком в его повестях и романах. Рассказана пусть так или иначе, но в единственной форме, которую он сам счел для этого оптимальной.

Вся эта – постепенно, слава Богу, сходящая на нет – нелепая мода держится на совершенно фантастическом допущении того, что писатель (великий или как минимум замечательный) все про себя врет, тогда как другой писатель (плохой или в лучшем случае никакой), став биографом первого, выкладывает о нем правду – чистую правду, всю правду и только правду. Да ничего подобного!

Читая Пушкина, мы тем самым читаем и о Пушкине, читаем пушкинскую версию жизни самого Пушкина. А читая о Пушкине книгу какого-нибудь Пупкина, мы читаем его, пупкинское, вранье о Пушкине – с пупкинскими искажениями, пупкинскими изъятиями и купюрами, пупкинскими приписками и домыслами. То же самое относится, разумеется, и к книгам о Достоевском, по одной из которых – "Три любви Достоевского", – добавив от себя лишь фактические ошибки, написал на грани плагиата сценарий рецензируемого сериала небезызвестный Эдуард Володарский.

Двойная и тройная преемственность(да и путаница) далеко не лучшего толка прослеживается на примере образа самого Ф.М. Достоевского, – образа, созданного, причем блестяще созданного, гениальным (или как минимум на грани гениальности) Евгением Мироновым, который, однако же, ранее сыграл князя Мышкина в "Идиоте" и Нержина (то-есть молодого Солженицына) в сериале по роману "В круге первом". Но ведь Достоевский не князь Мышкин и уж подавно не Александр Солженицын...

А вот Достоевский, великолепно сыгранный Мироновым, но, увы, сыгранный по чужим и пошлым лекалам, поневоле превращается в патриотически настроенного сладострастника (чтобы не сказать похотливца) и авантюриста с лицом князя Мышкина и предположительно молодого Солженицына и с речами Фомы Опискина. Все свидригайловское, все, если угодно, смердяковское, – все, что великий писатель мучительно (и в лучшем случае с переменным успехом) из себя вытравливал, создавая жутких, отталкивающих и запоминающихся на всю жизнь персонажей, – возвращено и приписано здесь ему самому, как если бы Ф.М., подобно иному из нынешних неумех, писал не столько из себя, сколько непосредственно о себе. Причем писал ханжески, писал лицемерно...

Итак, есть серьезный сериал, пришедший на смену психологическому роману, и есть его старшая крикливая сестра – аляповатая "мыльная опера". Серьезный сериал можно снять по серьезному роману (или вровень с ним), но никак не по жизнеописанию серьезного, а то и великого романиста. Потому что в противоположном случае у вас неизбежно получится "мыльная опера". Что, собственно говоря, и доказал режиссер Хотиненко при всей непритворной серьезности своих творческих намерений.