Крутится, вертится игральный кубик, брошенный детской рукой на географическую карту, – сколько выпадет очков, столько шагов отмерит по карте оловянный солдатик. Правила таковы: кто дальше шагнет, тот и победит. Играют пятеро детей, самый азартный – десятилетний Федя. Маменька бледно улыбается – не знает, как далеко поведет ее неугомонного сына жизненная стезя.

Это заставка к сериалу В. Хотиненко "Достоевский" – она будет повторяться из серии в серию. Как понимать этот режиссерский прием? Первая мысль – это ностальгия, то самое прекрасное воспоминание, вынесенное из детства, из родительского дома, которое может поддержать в трудный час, придать силы в беде, послужить человеку во спасение.

И такая мысль не случайна. Жизнь уготовила Достоевскому тяжелейшие испытания. Будущность молодого писателя была сломана арестом и смертным приговором только за то, что он читал и распространял письмо Белинского к Гоголю, ратовал за свободу книгопечатания и хлопотал об устройстве нелегальной типографии. Мало найдется на свете людей, которые стояли на эшафоте в ожидании казни, неожиданно замененной "высочайшим помилованием". Это была безобразная инсценировка, изуверская пытка, придуманная царем.

В 28 лет Достоевский оказался в Омской каторжной тюрьме. "Чернорабочий, грамоте знает", – значилось в описи заключенных. Каторга была ужасна: четыре года Достоевский день и ночь носил "ножные железа" – кандалы. Здесь усугубилась тяжелая болезнь – эпилепсия, смолоду и до самой смерти отравлявшая его существование. С этой болезнью и клеймом государственного преступника он должен был начать жизнь сначала, чтобы исполнить свое жизненное предназначение и стать выдающимся писателем, художником на все времена, как никто сумевшим осветить потемки человеческого сознания.

Можно любить или не любить этого писателя, можно не принимать его вынесенного с каторги христианского мировоззрения, но, согласитесь, его жизнь и творческий труд вызывают глубочайшее уважение. К Достоевскому надо подходить почтительно, бережно, с той мерой серьезности, с какой он сам относился к людям и в жизни, и в творчестве. Только так можно приблизиться к этому гению. Фамильярность тут невозможна. Об этом думаешь, когда знакомишься с произведениями самого массового искусства, адресованными широкой аудитории в год, который можно по праву назвать Годом Достоевского.

Две памятные даты – годовщины рождения, 11 ноября 1821-го, и смерти, 9 февраля 1881-го, – конечно, подстегнули творческую активность кинематографистов. Великого писателя давно не было на экране: последний раз мы видели его в фильме А. Зархи "26 дней из жизни Достоевского" – там играл Анатолий Солоницын. За минувшие 30 лет выросли новые режиссеры и актеры – естественно, самым смелым захотелось вновь подступиться к этой мощной фигуре. Но как это сделать, с какой стороны подойти в наше смутное, расхристанное время? То, что было для Достоевского сутью жизни, средоточием всех интересов – литература, философия, религия, – не во всякой голове теперь может уложиться. То, что представляло для него поле деятельности – литературная и издательская работа, – решительно не поддается кинематографическому освоению: нынешний кинематограф – это прежде всего зрелище. Кому сегодня нужен Достоевский с его рукописями и журналами? Остается личная жизнь. Можно показать великого писателя через отношения с женщинами, которых он дарил своим вниманием, – вот это будет кино! Кто-то неосторожно сказал, что жизнь Достоевского так же интересна, как его романы, – стало быть, сюжет есть.

К этому сюжету обратились сразу два режиссера. Кроме сериала В. Хотиненко – чуть раньше – вышел фильм Е. Ташкова "Три женщины Достоевского". Оба режиссера поспешили продекларировать свои лучшие намерения. В интервью "Российской газете" В. Хотиненко сказал, что его увлекает возможность заглянуть в творческий мир писателя, "посмотреть, как что-то из жизни перекочевывает в его произведения... рассказать простую, сложную, человеческую жизнь гения". В интервью, данном агентству "Татар-информ", он пошел еще дальше: "...в стране назрела необходимость в лекарстве. А Достоевский – это в определенном смысле лекарство. Общество хочет разобраться в том, что происходило с нами за последние 25 лет". Вот так – ни больше и ни меньше.

Режиссер Е. Ташков куда скромнее в своих намерениях: "Идея нашего фильма в том, чтобы рассказать о Достоевском через судьбу тех женщин, которые его окружали". В общем, посыл обоих кинематографистов ясен: через живое чувство показать богатство натуры писателя, его творческий потенциал. Но от намерений до результата еще далеко.


Крутится, вертится кубик, оборачивается то одной, то другой гранью. Так что же хочет сказать режиссер В. Хотиненко этим навязчивым образом? Не то ли, что жизнь – игра, лотерея: повезет – не повезет? Бедному Достоевскому очень не везет. Еще в Семипалатинске, неся тяжелую воинскую повинность после каторги, влюбился в романтичную Марию Исаеву, вскоре оставшуюся вдовой, женился на ней, привез из глухомани в Петербург – а у нее оказалась чахотка. Муж, как известно, любит жену здоровую. А тут появилась крайне эмансипированная Аполлинария Суслова – и он не устоял. Жениться на темпераментной красавице не посмел – как-никак обвенчан перед Богом, а вот за границу вслед за Аполлинарией отбыл. Но опять не повезло: та до смерти влюбилась в испанца Сальвадора...

Пересказывать сюжет в таком тоне тяжело, но ведь эти перипетии и составляют чуть ни все содержание произведений Хотиненко и Ташкова. Попутно с темой любовных томлений человека, похожего на Достоевского (а ведь и впрямь похожи оба исполнителя – Евгений Миронов у Хотиненко и Андрей Ташков у Ташкова-старшего – и, более того, обладают внутренним нервом), возникает еще и мотив братской любви: беспокойному Федору споспешествует уравновешенный Михаил (тут Сергею Тарамаеву и Виктору Ракову нечего играть, кроме постоянной озабоченности).

Понятно, авторы обоих произведений пользовались одними и теми же источниками – оттого действие идет в унисон, а многие эпизоды почти буквально повторяют друг друга. Тем более что время действия одно и то же: от Сибири до последних лет. Только Е. Ташков обошелся без мнимой казни и каторги, начав прямо с выхода на поселение, а В. Хотиненко с размахом инсценировал и казнь, и каторгу, нисколько, впрочем, не заботясь об исторической достоверности. Семеновский плац, где совершалась казнь, он "нашел" в Гатчине, а в самой сцене допустил большие неточности. Как известно, Достоевский был во второй тройке обреченных – к столбу его не привязывали, мешка на голову не надевали, и целиться в него никто не собирался. Видимо, сценаристу фильма Э. Володарскому и самому режиссеру показалось творчески выигрышным такое историческое передергивание: они, мол, не учебное пособие по истории готовили, а художественное откровение. Но до художественности этому фильму очень далеко, хотя оператор Илья Демин со вкусом снимает красивые пейзажи и красивых женщин. А женщин здесь много, одна гламурнее другой.

Конечно, в сериале метража куда больше, чем в обычном фильме, и потому В. Хотиненко вместе со сценаристом Э. Володарским вспомнили еще об актрисе Сашеньке Шуберт и о сестрах Корвин-Круковских, в то время как Е. Ташков держался общеизвестной триады. Но вот что удивительно: ни в том, ни в другом фильме герой никак не раскрывается в своем подходе к этим в сущности разным женщинам. Чем он привлек, поразил каждую из них – неужто лишь тем, что писатель? Так оно и выходит, ибо отношение его ко всем и к каждой абсолютно схематично. Несколько детальнее показаны его чувства к Анне Сниткиной – жене, другу, матери семейства, но и тут не обходится без схемы в изображении простых житейских радостей и горестей – и схема-то какая-то немецкая, бюргерская. И в том, и в другом фильме молодые, одаренные актрисы – даже наиболее опытная и востребованная из них Чулпан Хаматова (Мария Исаева) – играют театрально, с нажимом, и это не их вина: такова вообще стилистика обоих фильмов, как бы уводящая от жизненной правды.

Правда, собственно, и не нужна авторам – иначе они внимательнее отнеслись бы к источникам и поняли, что несчастная Мария Исаева – вовсе не взбалмошная эгоистка, решительная Аполлинария Суслова – не роковая инфернальница, а кокетливая Сашенька Шуберт – не искательница приключений. Все это женщины по-своему замечательные, не говоря уж о юных сестрах Корвин-Круковских – в недалеком будущем революционерке, участнице Парижской коммуны Анне Жаклар и выдающемся ученом Софье Ковалевской. Они были достойны любви и дружбы Достоевского.

Кстати, В. Хотиненко обещал "посмотреть, как что-то из жизни перекочевывает в его произведения". Вот и удобный случай: вспомним, как в романе "Идиот" князь Мышкин доверительно рассказывает дочерям генерала Епанчина о том, как он жил в Швейцарии. Образ Аглаи, несомненно, навеян личностью Анны, да и сама ситуация покорения безденежным князем генеральского семейства очень напоминает историю внедрения Достоевского в дом Корвин-Круковских. Однако никаких параллелей ни в этом, ни в других случаях режиссер не проводит, хотя поводов к тому более чем достаточно.

Творческая жизнь Достоевского отображена Хотиненко и Ташковым в сценах публичных чтений. Как известно, Достоевский умел и любил читать вслух свои и чужие произведения. И, надо сказать, читают оба исполнителя хорошо – они остаются при этом сами собой, артистами, мастерами художественного слова. Им не надо перевоплощаться в Достоевского, которого они, в сущности, достаточно не знают и плохо понимают, хотя стараются убедить и себя, и зрителя в обратном. Но это исполнители главных ролей – они по крайней мере начитаны и наслышаны о своем герое.

Что же касается актеров, представляющих у Хотиненко других светочей русской культуры, просто страшно становится от их дремучего невежества. Можно ли показывать великого Тургенева таким, каким он представлен в фильме? Всякий уважающий себя актер, по крайней мере читавший "Записки охотника", обязан отказаться от шельмования замечательного художника и патриота земли русской. Мало ли что там понапишет русофоб Володарский – он ненавидит Тургенева именно за то, за что любит и почитает его по сей день вся читающая и мыслящая Россия: за русскую душу, за ненависть к крепостничеству, за сочувствие и помощь социалистам. А актер Владимир Симонов ничтоже сумняшеся повторяет за русофобом Володарским все его пакости.

Чуть больше повезло другому русскому светочу – Некрасову. Он, по крайней мере, не карикатурен. Но зато представлен лишь дельцом, покупающим у Достоевского рукопись, – он хочет обойти конкурента Каткова, только и всего. Есть, правда, еще один эпизод, в котором Некрасов уже на смертном одре принимает Достоевского, они вспоминают прошлое – мило, тепло. Но разве это Некрасов периода "Последних песен"? Какой-то бодрячок в нижнем белье. Знают ли режиссер и актер, от какой болезни умер Некрасов, как он страдал перед смертью? Достаточно посидеть день-другой над этими последними песнями, чтобы сыграть иначе.


...А кубик все крутится и вертится: тройка, шестерка, пусто! Какой еще смысл можно отыскать в этой заставке? Известно, Достоевский был азартным человеком, игроком, способным забыть обо всем на свете за зеленым столом. Шестая серия телефильма Хотиненко целиком посвящена его жестокой страсти к рулетке. Достоевский путешествует с молодой женой по Германии – и везде устремляется в казино. Что было, то было. Постоянно нуждавшийся в деньгах, погрязший в долгах при издании своих литературных журналов, он пытался таким образом поправить свои материальные дела. Бедность и неустроенность преследовали его. В фильме Ташкова эта тема проходит красной нитью. В сущности, там рассказывается история "выживания" – совершенно в духе нынешнего времени. Долги, кредиты, снова долги. Писательство как способ заработка, и только. Достоевский у Ташкова просто раздавлен кредиторами и потому жалок. Играет, чтобы поправить свои денежные дела без всякого куража, без малейшей надежды.

А в сериале Хотиненко он фанат игры: играет и проигрывает, играет и проигрывает, постепенно теряя рассудок. Возвращается домой без гроша, вымогает у жены сначала карманные деньги, потом брошку – и снова остается в проигрыше. Тут Евгений Миронов купается в роли: перед нами уже не Достоевский, а полубезумный Алексей Петрович из романа "Игрок". И, надо сказать, не один актер, вдохновленный талантом романиста Достоевского, добивается тут подлинной художественности. Интересна и работа оператора: проигравшийся герой блуждает в сумеречном парке, словно утопающий, хватается он за накренившееся дерево – полное ощущение того, что человек тонет в болоте, зеленом, как сукно игорного стола. Невольно думаешь: ведь не бесталанные люди взялись за работу и старались сделать ее как можно лучше – только вот Достоевский им не дался. Иначе и быть не могло: ведь все они во главе с режиссером скользили по поверхности великой судьбы.

Фильм Ташкова "Три женщины Достоевского" фактически не увидел экрана, все телеканалы от него отказались ввиду якобы художественной слабости. Почему же в таком случае сериал Хотиненко "Достоевский", который сделан по тем же лекалам, поднят на щит телеканалом "Россия"? Зачем вообще понадобился этому каналу сценарий Володарского в то время, как уже шли съемки картины Ташкова? Почему надо было долго уговаривать Хотиненко взяться за эту работу? Думается, задача у руководства канала и у Володарского была одна: натянуть Достоевского на колодку современного русофобствующего нигилизма. Нигилизм этот состоит в полном отрицании всех национальных ценностей и святынь. А для этого кинематографического Достоевского надо было лишить всякой умственной жизни, отнять у него национальную идею, которая составляла суть его мировоззрения, отлучить от литературы.

В финале сериала Достоевский едет в Оптину пустынь за духовной поддержкой после смерти своего младшего сына Алеши. Он интересуется, верит ли его спутник в мистику. Да, отвечает тот, только в нее и верит. И тогда Достоевский решается на откровение: а что, если "человек был пущен на землю ради какой-то наглой пробы: уживется такое существо на земле или нет". Вот такой итог. Кажется, в этого кинематографического Достоевского вселились мистические бациллы разложения, которые сам он называл трихинами.

Помните, как режиссер Хотиненко говорил, что больное общество хочет разобраться во всем происшедшем за последние 25 лет, и обещал "в некотором смысле лекарство" – Достоевского? Но вместо лекарства подсунул трихин.