Есть вещи, о которых не надо говорить. О них надо плакать.

Я не хочу говорить о фильме Кончаловского "Дом дураков". Я буду плакать о нем. О нем я плакала всю ночь после просмотра. И буду плакать сейчас. О чем?

О том, что "Жизнь – это когда новое говно делаешь" – фраза душевнобольного, на которую доктор отвечает "Определение не лишено глубины"...

О том, что "Ты живешь только потому, что за тебя кто-то молится", – это говорит самая добрая самая "здоровая" из душевнобольных. "А за тебя-то кто молится?", – спрашивает ее "жених". "Значит, и за меня кто-то молится", – весело отвечает Жанна...

О том, что русский командир вынужден воевать против человека, спасшего ему жизнь в Афганистане. Но это война. Тут ничего не поделаешь. Можно только плакать.

О том, что в дурдоме жизнь оказывается более настоящей и желанной, чем солдатом на этой войне. Со всеми ее "неспокойными", с "борцом за свободу", с брутальным сантехником. Жаннин "жених" остается с ней в доме дураков. Спасается? Или понимает, что тут лучше, даже, чем бежать на родину. Тут за него будут молиться.

О том, что "дураки", живущие в своих мирах, не отдали на верную гибель человека, который "бросил" их любимую Жанночку. Они "прикрыли" его и оставили у себя.

О Жанночке – настоящей, доброй женщине, которая "посылает свои силы" певцу Брайану Адамсу (гостю, специально приглашенному для съемок в фильме) и ждет, когда он приедет и женится на ней. "Он ведь знает, что в России его ждет невеста".

О Жанночке, которая играет польку на своем аккордеоне в самые страшные минуты: когда взрываются бомбы, когда чеченские боевики бегут из больницы, когда они же "отдыхают" в нижних этажах больницы. Когда играет Жанночка – мир становится светлым и радостным. И иногда к ней приходит Брайан Адамс. И поет специально для нее. И тогда ни пули, ни трупы, валящиеся возле нее, не отвлекают от него – ее кумира.

О мире душевнобольных, который всегда "между" – между "нашими" и "чужими", между "чеченскими боевиками" и "федералами", между Богом и людьми. Они просто живут сами по себе.Они оказываются более настоящими, чем доктор "уехавший за автобусами для эвакуации больных". Он вернулся после того, как чеченцы освободили дом дураков. Он бы там не выжил. Он – нормальный. Он не может быть "вне" политического конфликта. Такая привилегия – только у душевнобольных.

О "Боге" в человеческом обличии, который молчит всегда – когда ему приносят дары (Жанночка дает ему конфетки "чтоб не завидно", когда угощает ДЦПшника), когда его в кресле-каталке спускают с лестницы, опрокидывают... Он начинает говорить только тогда, когда Жанночка спрашивает:

— А он что, он всех прощает, да?

— Кто?

— Бог.

— Какой?

— Ну, вообще, Бог...

— Что ты видишь? – спрашивает он, держа перед собой яблоко.

— Яблоко...

— И все?

— А что еще? Яблоко...

— А я вижу на этом яблоке народы, которые любят друг друга, пожирают, воюют. Целыми поколениями погибают. Смотрят на мир, чтобы разглядеть мое лицо. И ты хочешь, чтобы я их съел? Я могу их только простить. Я и тебя прощаю. Я знаю, что ты есть. Уходи.

О себе. О том, что я жива, потому что за меня кто-то молится... И о тех, за кого я молюсь, чтобы они жили.