Этот замысел возник у Андрея Кончаловского вскоре после появления его предыдущего российского фильма "Курочка Ряба", тоже решенного в жанре трагикомедии, даже фарса, народного лубка с некими вывертами и закидонами. Однако от социальной сатиры режиссер двинулся, пожалуй, в сторону политического памфлета. Потому что, несмотря на наличие полижанровой структуры в повествовании (за четверть века до этого сам Кончаловский определил это как "принцип слоеного пирога"), главным мотивом "Дома дураков" становится прямо и без обиняков, в лоб выраженная мысль о необходимости мирного сосуществования на земном шаре, который уподоблен яблоку в руках престарелого сумасшедшего, сиречь Господа Бога.

Разумеется, это могло лишь привидеться "блаженной Жанне", далекой родственнице по душе знаменитой Орлеанской Девы (ассоциация не будет парадоксальной, если принять во внимание замечание автора, что идеальной исполнительницей стала бы молодая Инна Чурикова, которая в "Начале" как раз сыграла Жанну Д'Арк в понимании простой фабричной девушки Паши Строгановой). Обитательница психбольницы, которая старается быть "добрым ангелом" этого богоугодного заведения, тоже слышит голоса и имеет видения – но не от архангела Михаила, а представляя себе явление в сверкающем огнями поезде своего любимого певца Брайана Адамса. Он вновь и вновь собственной персоной облагораживает унылый и почти лишенный красок мир, куда уже вторглась непрошеная война, и превращает в праздник воображаемую жизнь сумасшедшей по имени Жанна.

Но на самом-то деле поезда тут уже не ходят, и напрасно местные душевнобольные собираются у окна, чтобы проследить за проносящимся мимо составом, где представляется какая-то иная действительность, которая столь манит и кажется загадочной для тех, кто пока остается вне ее. Потому что если однажды сесть в вагон и отправиться в путь, довольно скоро выяснится, что ничего нового там не встретишь, а только с горечью убедишься, что везде – одно и то же. Тем не менее, постановщик "Дома дураков" с редкой настойчивостью несколько раз повторяет иллюзорные, пригрезившиеся сцены с участием Адамса, где все счастливы и веселы, якобы вырвавшись на свободу и оставив все неприятное позади.

Точно так же насильно он пытается заставить нас поверить в другую сказку про чеченца Ахмеда, который решил спрятаться среди психов, не только скрываясь от возмездия российских солдат, но и будто бы осознав, что добровольное безумие лучше кровавой бойни. И вообще дом сумасшедших где-то на границе между Ингушетией и Чечней – это приют, убежище, некий Ноев ковчег неподалеку от своего библейского предшественника, где вполне может затеряться и седовласый тип Не От Мира Сего, которого для пущей политкорректности следовало бы воплотить не интеллигентному москвичу Анатолию Адоскину, а какому-либо актеру кавказской национальности. Почему же Всевышний, если он един и неделим, все-таки наделен по привычке чертами западного человека?!

Но подлинный просчет "Дома дураков", где замечательные сцены (встреча Жанны с Ахмедом, ее подготовка к свадьбе, гулянка у чеченцев, момент их поспешного бегства, что и должно было бы стать истинным финалом) соседствуют с проходными, удивительно неряшливыми и непрофессионально поставленными, заключается отнюдь не в демонстративном смешении всего со всем, в том числе реальных душевнобольных – с актерами (вообще-то это неэтично!). В конце концов, режиссер ради слома надоевшей эстетики имеет право на метания от эксцентрики к почти документально фиксируемой хронике событий, пусть и не всегда способен ухватить и передать энергетику, внутренний драйв, пульсирующий нерв происходящего. Хочется сказать ему "Не верю!" только тогда, когда он остается на уровне демагогии, не подкрепляя проповедуемую идею на художественном уровне, уповая на силу воздействия явно в духе пропагандистского кино, где бы оно ни создавалось – от бывшего СССР до нынешних США.

Бежав от кинематографа Большого Стиля и фаст-фуда, Андрей Кончаловский так и не нашел пристанища нигде, поскольку везде ему суждено чувствовать себя пришлым чужаком, не вписывающимся в местный мейнстрим. По сути, он и есть тот самый Ахмед (или наполовину постриженный тип в исполнении самого постановщика из ернического пролога "Курочки Рябы"), который затесался в "психушку" до поры до времени, надеясь переждать до "прибытия поезда". А братья Люмьер еще даже и не отправлялись на вокзал Ла Сьота. Кино пока что не родилось!