"ДНЕВНИК ЕГО ЖЕНЫ" ИЛИ ВСЕ-ТАКИ "ВСЕ О ЕЕ МУЖЕ"?

Газета "Молва"
08.2001
Алексей Осанов

Положить в основу художественного фильма сюжет литературного произведения – привычное дело. Практически любое игровое кино – экранизация какого-либо ранее изданного текста (романа, мемуарных записок, комикса). Иное дело попытка протащить на широкий экран частную жизнь и удивительные приключения замечательных людей. Конечно, экран, как ни крути, всегда был и до сих пор еще остается всего лишь большой белой простыней, на которую мы заворожено глядим, удовлетворяя свое ненасытное любопытство игрой света и теней. Однако спокойно смотреть, как киношники в поисках сенсаций прилюдно перетряхивают корзину с грязным бельем очередного великого писателя, известного политика или популярного музыканта, под силу далеко не каждому. Зрелище не для слабонервных: иные из "почитателей" даже начинают яриться, топать ногами и брызгать слюной. Но смотреть такое кино идут все: и ревностные блюстители хрестоматийного глянца на образах своих кумиров, и любители шумных скандалов, и обычные кино(видео-)маны, которым невдомек, как лезли из кожи вон режиссер, сценарист и оператор, чтобы ублажить их, родимых.

Так, видимо, устроен человек, что для всех нас (за ничтожно малым исключением) записки ближнего о своем самом интимном и сокровенном – будь то Дневник красной туфельки, черновые записки сбитого машиной юноши, содержащие Все о его матери, Дневник жены писателя или обычное письмо, адресованное абсолютно незнакомому человеку, но по странному стечению обстоятельств оказавшееся в нашем почтовом ящике – сродни замочной скважине в чужой калитке: чем прочнее дверь и тяжелее засов, тем сильнее тянет прильнуть к запретному отверстию и подсмотреть кусочек сладкой жизни своих соседей. Впрочем, стоило ли подглядывать? Что для нас семейные дрязги соседей? Думаете, тайна за семью печатями? Куда там, секрет Полишинеля, да и только!

Уголовный кодекс, как известно, запрещает нарушать неприкосновенность жилища и тайну переписки. Для любителей сплетен и слухов, если разобраться, это не так уж и прискорбно. Как-нибудь прожить можно и без прослушивания телефонных разговоров, ведь у каждого из нас теперь все чаще появляется эксклюзивная возможность провести ночь в постели с... да с кем угодно, хотя бы с Буниным и его домочадцами! Одну из таких возможностей совсем недавно предоставил нам режиссер Алексей Учитель, второй игровой фильм которого – "Дневник его жены" – как раз и основан на некоторых эпизодах жизни И.А. Бунина. Сценарий к фильму создавался под Андрея Смирнова (исполнившего в фильме главную роль) его дочерью, имя которой с претензией на новорусский лубочный стиль в титрах значится как Дуня. Сам Иван Алексеевич наверняка предпочел бы имя Авдотья. Ну да ладно, всяк удивляет тем, чем может. Почему же не удивить именем? Что до других имен, то, кроме упомянутого уже Андрея Смирнова, в фильме отыграли свои роли (мастерски, надо сказать, как на одном – легком, бунинском – дыхании) Галина Тюнина, Ольга Будина, Евгений Миронов и некоторые другие.

Скандальная слава фильма Алексея Учителя, пусть ненадолго, но опередившая первую и пока последнюю демонстрацию этой ленты во Владимире, обеспечила ей аншлаг в киноклубе "Политехник". Проверить, насколько оправдана вся эта шумиха вокруг фильма, пришли многие: и (по)читатели русской словесности, и потребители российского киночтива, и любители клубнички, привлеченные слухами о несколько нетрадиционных отношениях в семействе Бунина. Каких-то особых сногсшибательных откровений, как оказалось, в фильме не случилось: так себе, ровно настолько, чтобы хватило на поддержание разговоров о фильме в прессе. Последнее режиссерам, взыскующим американского Оскара или французского Сезара, Золотого венецианского льва или каннской Пальмовой ветви, необходимо, как воздух. В этом они мало отличаются от писателей, ж(аж)дущих благосклонности эмиссаров Альфреда Нобеля, Джозефа Пулитцера, Букера и иже с ними: пусть уж лучше ругают и негодуют, лишь бы не молчали, не оставляли без внимания.

В списки лучших иностранных картин 2000 года, претендующих на "Оскар", "Дневник его жены" американские киноакадемики не внесли. Тем не менее во Владимире фильм Учителя своим вниманием не обидели ни учителя, ни студенты (бывшие и нынешние). Смотрели даже очень внимательно, кое-кто с пристрастием, иные с предубеждением. Особую жалость и сочувствие вызывало выражение лиц поклонников таланта Ивана Алексеевича. В их глазах еще перед показом читалась тревога и настороженность, а после сеанса – растерянность и обескураженность – знак того, что фильм оправдал их самые мрачные предчувствия. И то ладно: чем бы режиссер со сценаристом не тешились, лишь бы зритель получил то, чего хотел.

Автора этих строк альковные тайны писателя возмутили мало, хотя бы по причине того, что о поздней привязанности Бунина к Галине Плотниковой и без того достаточно сказано и в "Грасском дневнике" Г.Н. Кузнецовой (той самой Плотниковой), и в "Жизни Бунина" В.Н. Муромцевой. Тем, кто хотя бы листал эти мемуары, не сложно будет разобраться в сложных любовных перипетиях того лабиринта страстей, в котором блуждают соединенные волею судьбы на вилле "Жаннет" в Грассе (что на юге Франции) герои фильма. Традиционный любовный треугольник распадается на замысловатую ломаную линию: Леня Гуров, приживальщик в доме поэта (что бы там ни говорили, а Бунин по своему мирочувствованию и поступкам в фильме Учителя больше поэт, чем писатель), неотвязно, как хвост, волочится (абсолютно во всех смыслах этого слова) за женой Бунина, (за)нудно и глупо объясняясь ей в своих непонятных чувствах; сама Вера Николаевна, любящая самоотверженно, с надрывом, тоже неотвязно и настойчиво преследует супруга, ревнуя его ко всякому разумному и животному существу; Иван Алексеевич любит ученицу Галину, как и в рассказах своих, яростно и исступленно, до крика и стона, так что губы в кровь, когда кусаешь их от страсти или досады; Галина Плотникова, начинающая, но не подающая особых надежд поэтесса, разрывается между любовь к покровителю и наставнику, покорившему ее скорее силой таланта, и несколько противоестественной (то есть противной человеческому естеству) страстью к Марге, натуре сильной и яркой, куда более других откровенной в своих желаниях и страстях.

Забавно, но название фильма (второе по счету, если первым считать рабочее название картины – "Женское имя") абсолютно не соответствует сценарию. У автора этих строк создалось впечатление, что события последних двадцати лет жизни Бунина увидены глазами отнюдь не его жены, а скорее глазами Лени Гурова. Причем не того наивно-восторженного почитателя таланта великого гения, а обрюзгшего и даже как-то обабившегося приживальщика, которому давно опостылела вся эта кутерьма вокруг неуживчивого и капризного гения и осточертели мелкие дрязги в доме, покинуть который он не в силах и не в средствах.

Трудно предположить, и чем руководствовалась сценарист Дуня, положив в основу сюжета ключевые фразы одного из самых ранних и, пожалуй, самых известных стихотворений своего героя, написанного за тридцать с лишним лет до событий, разворачивающихся в фильме: Под вечер ненастного дня / Ты мне стала казаться женой... / Вчера ты была у меня, / Но тебе уж тоскливо со мной... / Мне крикнуть хотелось вослед: / "Воротись, я сроднился с тобой!" / Но для женщины прошлого нет: / Разлюбила – и стал ей чужой... / Что ж! Камин затоплю, буду пить... / Хорошо бы собаку купить.

Но все это мелочи. Больше всего покоробило другое: как-то пошловато были преподнесены непростые душевные переживания и нравственные метания героев. "Пошло" и "пошлость" – слова, наиболее часто произносимые героями фильма. Так часто, что трудно отделаться от мысли, что сценарист Дуня включала их к месту и не к месту в расчете произвести определенный эффект на зрителя: дескать, обратите внимание, как пошлы жизненные ситуации, в которых оказались герои. Но если герои по сценарию "понимают" всю пошлость и низость, что их окружает в обыденной жизни, это отнюдь не значит, что сам сценарий автоматически избавляется от обвинений в безвкусице и пошлости. В действительности-то наоборот: пошлы не жизненные ситуации (любовь, если она искренна, не может оскорбить), а их подача сценаристом. Вот и вышло, что извращенец Альмодовар сумел-таки снять трогательную и проникновенную историю о трансвеститах и проститутках, а у Дуни Смирновой получилось нечто среднее между "Нескромными сокровищами" Дидро и "Дневниками красной туфельки", приправленное цитатами из "Окаянных дней". У Педро за всем месивом грязи и пороков – откровенность и прямота, у Дуни – фижмы рокайльных маркиз и пастушков, картинность и картонность, игривый тон и потупленные взгляды из-под кокетливо опущенных ресниц.

По всей видимости, объяснить это можно лишь тем, что сценаристом двигало желание не показать зрителю Бунина таким, как он был, с присущими ему достоинствами и недостатками, сгоравшего в горниле страстей и желаний, человека, которого не пощадили ни пережитые им моменты блаженства, ни невосполнимые утраты; а заявить о себе, о своей оригинальности, смелости подходов в решении поставленных задач и т.д., и т.п. Вот только погоня Дуни за этой оригинальностью оказала режиссеру медвежью услугу: ситуации, в которые попадают герои, неестественны, их слова и жесты надуманны, словно высосаны из пальца. И не потому, что так якобы не должно быть с "великими", а потому что фальшиво и рассчитано на внешний эффект, на эту самую оригинальность, эпатаж (а что бы нам еще такого придумать, чтоб зрителю было поинтереснее), а зрителю в таких фильмах важно, чтобы ему показали не что-нибудь такое, чего еще ни у одного сценариста не было использовано (этим перед критиками можно блистать), ему важно понять психологию героя, его переживания, его стиль и строй мыслей, почувствовать всю тоску и безысходность, захлестывающую персонажей. Последнее как раз удалось, несмотря на топорный сюжет, сделать актерам, которые не сыграли даже – прожили на экране те немногие показанные нам в фильме эпизоды из жизни своих персонажей.

Грех не отметить и работу режиссера, который в конце-концов из пошлой сценарной экранизации последних лет жизни Бунина сделал настоящую притчу о человеке, умеющем чувствовать глубоко и страстно, но понимающем, что годы и талант безвозвратно уходят, и любовь, что поселилась в его сердце и подарила интерес к жизни, – последнее яркое и сильное чувство, которого больше не только не пережить ему самому, но и уже не испытать героям его повестей.

Вот только зря жена писателя так неосмотрительно спрятала свой дневник в корзину с грязным бельем...