БЕЛОРУССКИЙ ТРИЛЛЕР КО ДНЮ ПОБЕДЫ

paradjanovfilm.ru
Лидия Маслова

В московском кинотеатре "Пушкинский" прошла премьера фильма "В августе 44-го". Эта картина белорусского режиссера Михаила Пташука по военному детективу Владимира Богомолова послужила как бы разогревающим номером перед фильмом Гарика Сукачева "Праздник", который будет показан накануне Дня победы.

На самом деле "В августе 44-го" – зрелище, альтернативное "Празднику", и где-то даже противоположное. Если фильм Сукачева демонстративно старается быть похожим на советский черно-белый кинематограф, то "В августе 44-го" очень бойко использует приемы американских триллеров и детективов. Оба фильма производят странное впечатление и вызывают временами смех. "Праздник" – слащавой архаичностью, "В августе 44-го" – неожиданным контрастом между советским военным романом и режиссурой современного покроя.

Он не воспринимается, как фильм "про войну": в нем нет немцев и стреляют мало. Действие, как известно, происходит на территории Западной Белоруссии, где отряд из троих смершевцев (под руководством капитана в исполнении Евгения Миронова) ищет затаившихся в лесах вражеских шпионов. В существовании этих таинственных врагов вообще можно было бы усомниться, если бы не следы чьих-то сапог на песке, чья-то кровь на листьях, надкусанные кем-то огурцы (оказывается, диверсантов выдают прибалтийские огурцы, имеющие совсем другую форму, нежели белорусские), а главное – полиэтиленовые пакеты из-под заграничного сала.

Фильм Пташука, создающего саспенс из ничего, сначала напоминает фильм про вампиров. Местные жители, у которых герой Миронова пытается выведать информацию, выглядят совершенными упырями. Как и советские офицеры, совещающиеся в каком-то темном сарае, тщательно избегая солнечных лучей (один из них, Юрий Цурило, чье лицо подсвечено отчего-то зеленым, вполне мог бы сойти за Дракулу). Потом к вампирским мотивам как-то помимо воли авторов примешиваются мотивы гомосексуальные – прежде всего от манеры героя Миронова брать за грудки для допроса всех встречных и поперечных: задавая вопрос, он интимно приближает лицо к лицу собеседника, как перед поцелуем. В этой атмосфере неуставных отношений невинные реплики Богомолова порой приобретают второй и третий смысл (не оттого ли автор романа и сценария снял свою фамилию с титров?). "Застегни пуговку, а то привяжется", – говорит товарищ высокому белокурому красавцу-смершевцу, и непонятно, с какой целью привяжется к солдатику офицер, увидевший в расстегнутом воротнике его неотразимую шею: дисциплину навести, кровь высосать или еще что...

Но к финалу все эти глупости забываются, потому что венчает фильм сцена поимки трех диверсантов, сделавшая бы честь любому психологическому триллеру и справедливо встреченная аплодисментами на премьере в "Пушкинском", заполненном не до отказа. На последнее печальное обстоятельство обратил внимание представлявший фильм известный кинематографист и политический деятель Владимир Семаго. С его помощью режиссер доставал в Москве деньги на съемки, когда иссяк бюджет киностудии "Беларусьфильм", бросившей все силы на создание национального киношедевра. "В августе 44-го" – в некотором роде белорусский "Сибирский цирюльник", снятый с целью показать все величие национального кинематографа (говорят, президент Лукашенко затосковал, что до сих пор ни один белорусский фильм не получил "Оскара", и выделил на фильм Пташука $1 млн). Насчет величия не знаю, но очевидно, что киностудия "Беларусьфильм" не зря долгое время носила прозвище "Партизанфильм": количество, наконец, перешло в качество и произвело эффект, может быть, несколько неожиданный, но сильный.

Военная тематика, которую принято интерпретировать в драматическом и пафосном ключе, в фильме Пташука оказалась всего лишь предлогом для создания кинопроизведения популярного развлекательного жанра. Так уже бывало и в советском кинематографе ("Отряд особого назначения", например), но изредка и как бы нечаянно, и все равно сопровождалось надрывом. Создатели же фильма "В августе 44-го" явно ничего сакрального в этом материале не видят: теперь только осталось взять роман Бондарева или Казакевича, экранизировать его в стилистике "Матрицы", и освобождение постсоветских кинематографистов от чрезмерного пиетета перед Великой Отечественной войной будет завершено.