РОМАН С ПРОДОЛЖЕНИЕМ

Журнал "МК-Бульвар" №28
08.07.2002
Юля Малиина

В середине XIX века в Европе Федор Михайлович Достоевский начал работу над романом "Идиот". Некоторые критики уверены, что произошло это от зависти к Тургеневу, который в то время писал свои повести пачками, другие считают – чтобы заработать денег и расплатиться с карточными долгами, третьи думают, что Достоевский просто хотел написать "нечто модное и современное".

Как бы там ни было, читатели относятся к этому по-другому. Те, кто постарше, были вынуждены проходить это в школе и со стойким неприятием всей школьной литературы благополучно забыли не то что имена героев, но и сюжет романа. Те, кто помладше, не читают из чувства протеста, благо новомодных писателей хватает. Хотя признаться в том, что не знаешь, в чем там, собственно, дело, стыдно и тем и другим. Для всех таких РТР затеял мегапроект – десятисерийный телефильм "Идиот". ...

Уже сейчас некоторые критики, в глаза не видевшие ни одного эпизода, рассуждают о том, сможет ли сериал переплюнуть фильм Пырьева 1958 года, ставший классикой отечественного кино. По-моему, это то же самое, что сравнивать две экранизации "Двенадцати стульев" – обе по-своему хороши. Пока, конечно, трудно говорить, что получится у Бортко, но, побывав на съемочной площадке, окунувшись во все это, очень хочется надеяться, что все будет отлично. Вот и проверим в самом начале 2003 года, когда сериал выйдет на экраны.

А посчастливилось "МК-Бульвару" присутствовать на съемках одного из самых душераздирающих эпизодов романа, где Настасья Филипповна бросает в камин пачку денег.

Подъехав к небольшому, довольно обшарпанному зданию, мало отличающемуся от большинства питерских домов, выяснилось, что это Дворец торжественной регистрации рождения "Малютка", в прошлом особняк Н.В.Спиридонова. Внутреннее убранство особняка резко диссонировало с его внешним видом: все было очень помпезно – толстые мраморные колонны, огромные зеркала, пушистые ковры и панно из мозаики.

"Настасья Филипповна занимала не очень большую, но действительно великолепно отделанную квартиру... Общество, собравшееся у Настасьи Филипповны, состояло из самых обыкновенных и всегдашних ее знакомых. Было даже довольно малолюдно сравнительно с прежними годичными собраниями в такие же дни. Присутствовали, во-первых и в главных, Афанасий Иванович Тоцкий и Иван Федорович Епанчин... Кроме них, разумеется, был и Ганя – тоже очень мрачный, очень задумчивый и даже почти совсем "нелюбезный", большею частью стоявший в стороне, поодаль, и молчавший."

Сцена снималась на втором этаже особняка в действительно роскошной зале. С одной стороны стояли массивные позолоченные старинные диваны и стулья, на которых позволялось сидеть только актерам в костюмах, вперемежку с простенькими современными стульчиками – для всех остальных. С другой – один из главных действующих персонажей данной сцены – большущий шикарный камин. Лидия Вележева бродила по зале туда сюда, громко повторяя слова своей роли. Режиссер скромненько сидел в углу напротив маленького мониторчика в ожидании, когда все дорепетируют.

— Все! Снимаем! – гаркнул вдруг Владимир Владимирович и ласково продолжил, обращаясь к Вележевой. – Соберись, радость.

Вошла горничная Катя, сильно испуганная.

— Там бог знает что, Настасья Филипповна, человек десять ввалились, и все хмельные-с, сюда просятся, говорят, что Рогожин и что вы сами знаете.

— Что это такое?
– спросила Настасья Филипповна, пристально и любопытно оглядев Рогожина и указывая глазами на "предмет".

— Сто тысяч! – ответил тот почти шепотом.

— А, сдержал-таки слово, каков!

В комнате было очень жарко, но Рогожину-Машкову пришлось снова облачиться в толстенную шубу. Пот лил с него рекой, гримеры едва успевали вытирать Владимиру лоб. Ему вручили увесистую пачку денег, завернутых в газету. Кстати, деньги снимали почти настоящие, прошлого века. "Почти" – потому что это ксерокопии подлинной сторублевой купюры, ходившей в середине XIX столетия. Наксерили таких бумажек ровно на две пачки, а после пропитали специальным раствором, чтобы "деньги" не сразу сгорели, а потихоньку, красиво обугливаясь.

Все актеры заняли свои места, и началась репетиция:

— Рогожин, готов?

— Готов, радость, готов, королева.

— Где деньги?

— Вот.

— Это мои деньги?

— Твои!


Вележева статной походкой идет прямо на камеру, по фильму – к камину.

— Стоп! – перебивает диалог Бортко. – Лида, пойми, ты приняла решение. Тебе нужно играть решительность. Вот и давай, как Зоя Космодемьянская! И нарисуйте ей на полу черту, чтобы она знала, где остановиться.

Вележева послушно кивает. Пока реквизиторы портят дорогой паркет мелом, она настраивается на роль, раза три произносит свои реплики вслух, и после слов "я готова" съемка продолжается. Два дубля – и сцена снята.

"— Ну, так слушай же, Ганя, я хочу на твою душу в последний раз посмотреть; ты меня сам целых три месяца мучил; теперь мой черед. Видишь ты эту пачку, в ней сто тысяч! Вот я ее сейчас брошу в камин, в огонь, вот при всех, все свидетели! Как только огонь обхватит ее всю – полезай в камин, но только без перчаток, с голыми руками, и рукава отверни, и тащи пачку из огня! Вытащишь – твоя, все сто тысяч твои! Капельку только пальчики обожжешь, – да ведь сто тысяч, подумай! Долго ли выхватить! А я на душу твою полюбуюсь, как ты за моими деньгами в огонь полезешь. Все свидетели, что пачка будет твоя! А не полезешь, так и сгорит; никого не пущу. Прочь! Все прочь! ...Э-эх! – крикнула Настасья Филипповна, схватила каминные щипцы, разгребла два тлевшие полена и, чуть только вспыхнул огонь, бросила на него пачку."

Эту сцену снимали с двух ракурсов: Настасью Филипповну, как она бросает пачку в камин, и крупный план Гани с ошалевшими глазами. На репетиции Лидии вручили полено (пачек-то две, и их надо беречь). Побывав на многих съемках, я впервые вижу, что актеры не просто играют, а именно живут ролью. В перерывах никто не идет на перекур, не болтает друг с другом о чем-то своем, не разгадывает кроссворды, в общем, не занимается ничем посторонним. Поэтому полено в руках богато одетой дамы ... вызвало улыбку только у нас с фотокором, все остальные к этому куску дерева относились крайне серьезно. После того как нарепетировались и набросались поленьев в камин, туда же кинули и обе пачки с деньгами. Горели красиво. Вележевой разрешилось пойти отдохнуть. Настал "звездный час" Лазарева-младшего.

— Рот открыт, глаза выпучены, – наставлял Бортко Александра. – Помни, что ты маньяк, но не сексуальный, а денежный. Сделай так, чтобы даже моя теща понимала, что ты чувствуешь. Господин Рогожин (обратился он уже к Машкову), Вы можете пойти подумать, снять шубу, поработать над образом.

Машков немедленно воспользовался этим предложением и тут же скрылся за тяжелой дверью соседнего зала, где в генеральском мундире с эполетами в резном кресле восседал Олег Басилашвили.

У Лазарева никак не получалось сделать то, о чем просил его режиссер, поэтому ему на помощь позвали Вележеву. Она стала в стороне и спокойным низким голосом говорила: "Полезай в огонь, вытащишь – вся пачка твоя..." Только это помогло актеру сосредоточиться, и дубле на шестом режиссер наконец сказал:

— Все, снято. Ну, ничего. Переиграл, конечно, но много не бывает. А где Рогожин наш? Я не понял, где Рогожин? – тут же переключился Бортко на другое. – Немедленно сюда! Как отдыхает? Он уже отдохнул, хватит!

Было уже начало десятого вечера, все устали, но надо было еще много успеть снять. Нас вежливо попросили покинуть площадку, дабы не мешать съемочному процессу. ...