... Работать с Михалковым непросто. Этот человек – личность. У него абсолютно свой взгляд на жизнь, на нашу картину, поэтому поначалу мне было тяжело смотреть на эту историю его глазами.

Были такие моменты: вечером обсуждаем, что завтра снимаем, как выстраиваем кадр. Приезжает Никита Сергеевич. По дороге у него вдруг что-то родилось, и это что-то гораздо лучше запланированного. Естественно, мы начинаем переделывать кадр. А ты уже настроен, ты заточен под другое, поэтому приходится заново перестраиваться – не только мне, но и всей группе. А группа – это огромное количество народа. Это же не просто взять и камеру переставить. А потом смотришь материал, видишь результат и понимаешь: да, именно так и надо было делать.

"Утомленные солнцем2" – фильм уникальный: блокбастер мы сняли в документальной манере. Это когда у тебя декорации стоят бешеных денег, массовки огромное количество, гениальные костюмы, но ты снимаешь все документальным методом. С рук, иногда без света. Были моменты, когда мы одевали камерменов (операторов) в одежду тех людей, которые идут в наступление. Это делалось для того, чтобы другие камеры их не замечали, чтобы они сливались с толпой.

Эпизод с миной мы начали снимать в Таганроге. Но так как там была безумно холодная вода, чтобы пощадить актеров, продолжили съемки в Праге. Специально для этого построили бассейн, где все было оббито хромакеем – это такая ткань зеленого цвета, фон. Потом уже наши доблестные компьютерщики "подставляли" вместо нее и море, и туман.

Это была сложная сцена. Во время съемок мы использовали подводные боксы, в которых установили камеры, причем боксы находились на разной глубине. Были те, что снимали на первоначальном слое, на стыке воздуха и воды, так что кадр получался двойным. А были подводные, которые фокусировались на тонущих людях. Подводные эпизоды практически все сняты вживую, без компьютера. В итоге получился микс между реальными натурными съемками в Таганроге и съемками в бассейне.

Никита Сергеевич вместе с Арониным придумали построить декорации и оставить их на год для того, чтобы они были после зимы отфактуренные, как надо. ... Конечно, какие-то вещи и можно было сделать на компьютере, но это уже не то. Ленту характеризует именно невероятная достоверность деталей. Этим она отличается от большинства современных фильмов и сериалов о войне. Там герои воюют уже год – а все чистенькие, с белыми воротничками. Наш фильм сразу погружает зрителя в реальность.

В основном на площадке работали две-три камеры. Иногда мы снимали "восьмеркой" (когда два актера общаются друг с другом и камера переключается с одного собеседника на другого). В таких случаях никогда не бывает идеально поставленного света. Поэтому приходилось идти на какие-то компромиссы. Иногда честность важнее псевдокрасоты выхолощенного изображения, к которой мы привыкли. Здесь прелесть в том, что все реалистично. Никита Сергеевич показывал цветные фотографии и немецкую хронику – именно они стали для меня основополагающими. Мы взяли оттуда не цвет или что-то еще. Нет. Честность изображения. Нам очень важно, чтобы оно было честным.

Такие вещи остаются в подкорке и потом волей-неволей выплескиваются в вообразительный ряд. Так и рождается документальный подтекст съемки. И это здорово, потому что зритель верит в происходящее. Он не узнает, что вокруг тебя стоят десять фур света, всякие скайлифты и краны, а поверит, что ты находишься именно там. Почувствует эту грязь, болото, в которое попадает танк.

Камеры у нас были – сборная солянка, все разные. Были моменты, когда съемки велись с шести одновременно. То-есть, если снимаем атаку, мы не гоняем людей туда-обратно сто раз, а делаем один-два прогона, но материала за отработанное время набирается такое количество, что это дорогого стоит.

Снимать с шести камер, во-первых, дорого, во-вторых, я знаю мало режиссеров, кто может ими управлять. Это очень сложно и вовсе не значит, что можно взять и все их поставить в один ряд. Нужно учесть, что у каждой камеры своя оптика, свое направление, ты не должен пересекать ось съемок, чтобы все атакующие у тебя шли в одну сторону. Иногда легче махнуть рукой и сказать: "Лучше я 150 дублей сниму!"

Отцифровав картину, мы смотрели кино без звука. Но даже без него фильм приковывает к себе внимание, а это о многом говорит.

Эта картина будет вне каких-то рамок: модное кино – немодное кино, современное – несовременное... У нас нет супер батальных массовых сцен, которые брали бы на себя все внимание. Здесь главное – человек на фоне войны, что очень важно. Фильм имеет свое лицо, и, не побоюсь этого слова, это русский фильм. Он кинематографичен по-русски: по актерской игре, по тому, как он снят.

Сгоревший мост действительно теперь притча во языцех, а дело было так. Все произошло в обеденный перерыв. Стояла жара, пиротехники закладывали паклю. Мы снимали возле реки, и половина группы была в воде. И вдруг истошный вопль.

Я знал, что пожары случаются быстро, но не мог себе представить, что это происходит с такой скоростью. Смотрю на мост и понимаю, что он горит. Никита Сергеевич кричит благим матом:" Все на берег, снимать!" Все ринулись к камерам. Механики мокрыми руками переводят фокус, вставляют кассеты. Группа действительно сработала как часовой механизм. Мы понимали, что раз такое случилось, надо отснять то, что можно, по максимуму. За короткое время даже умудрились поменять оптику. За семь минут, как сейчас помню, два или три раза поменяли пленки на четырех камерах. В общем, ад. В тот момент никто ничего не понимал, все просто делали свою работу. Страха не было никакого.

Так уж случилось, что на съемках много было экстремального и необычного. Например, приехали в Алабино, в Подмосковье, снимать зиму, а снега нет. Мы покрывали дорогущим английским снегом огромные территории – и в кадре (сцена с курсантами) создалось полное ощущение зимы. Английский снег бывает разной консистенции. Тот, что получше, клали на первый план, тот, что похуже, на второй. На дальние планы вообще клали белый синтепон. А потом вдруг выпал настоящий снег. Вообще вся картина была испытанием. Ни одной сцены, которая прошла бы гладко, как по маслу.

Я помню, что в деревне, где снимали сгоревшую ригу, мы встрети­ли какую-то бабушку, у которой был яблоневый сад. Спросили, можно ли поесть яблок. Она разрешила. И за этот день у нее в саду не осталось ни одного плода. Бедная пожилая женщина пришла и говорит: "Я оккупацию пережила, а вашу экспедицию не переживу".

Под Нижний Новгород мы ехали на неделю. Нам нужно было 5-7 солнечных дней, но их не было. В результате в течение трех недель мы просто ждали погоды. На экране эта сцена происходит за один день, а мы его буквально по крохам ловили. Предлагали Никите Сергеевичу: "Давайте снимем в пасмурную погоду". Но он очень правильно сказал: "В пасмурную эта история не прозвучала бы так пронзительно". Это яркий контраст: в такой солнечный день происходят такие страшные события. Поэтому я и говорю: "Спасибо, что у меня была такая школа". Другой бы плюнул и сказал: черт с ним, снимаем, не буду я больше сидеть и ждать. А мы ждали под проливным дождем. Нас туда возили КамАЗы МЧС, а дорогу развезло так, что самоходки военные вязли.

Я не понимаю, как в то время воевали. В какой-то момент у меня произошел перелом в голове. Люди в окопах и грязи были настолько реалистичны, что создавалось полное ощущение присутствия в той эпохе. Все время думал: я-то потом еду спать в чистую кроватку и пить теплый чай, как же наши все это выдержали? Считаю, что эта картина – памятник тем бойцам.