Фильм Никиты Михалкова "Утомленные солнцем 2. Предстояние" – сегодня главная тема в искусстве. Его критикуют, ругают, им восхищаются. Он никого не оставляет равнодушным – ни его противников, ни его защитников. Фильм – главная тема и нашего разговора с Никитой Сергеевичем Михалковым.

— Вы очень долго готовились к картине. Что это Вам дало?

— Когда я готовился к картине, прочел очень много литературы. Но особенно меня волновали письма и воспоминания людей. Я посмотрел около 60 часов хроники – нашей, немецкой, американской, японской. Я посмотрел хронику, которую у нас не показывали, – это первые месяцы войны. И чем больше я смотрел, тем больше мне казалось удивительным, каким образом мы одержали победу в этой страшной войне, которую до той поры человечество не знало. Даже немецкая форма несла на себе заряд человеческого подавления. Она была знаком мощи, удобства, победительности. Историки относят победы вермахта в начале войны в Европе на 12-15 процентов за счет этой формы. Это было не в сравнении с нами. Сотни тысяч пленных, абсолютно подавленных людей. Когда тебя не считают за человека, за воина.

— О чем кино?

— Героизм, карты, решения, планы... Но когда воевало тридцать миллионов человек, это было тридцать миллионов воин. У каждого была своя война. Со своими воспоминаниями, запахами, страхами, голодом, героизмом. Жизнь намного богаче, невероятней, страшней и прекрасней, чем любой вымысел. История не терпит сослагательного наклонения, но эти страшные –7 ноября – морозы в 41 градус – воспоминания людей о войне. Сталинград. Зима лютая. Бруствер выкладывают из замерзших трупов. Нет ни времени, ни сил, ни погоды. И это же лежат люди, к которым уже не относятся как людям. Это просто охранительное заграждение. Или дети, которые обнаружили полицая, когда уже ушли немцы, его сложили, залили водой и дети всю зиму с него катались. Это же не сдвиг, не зверство. Это когда война становится частью жизни. Когда она становится привычкой. Когда понятия жизни и смерти настолько близко и рядом, когда свист пуль не считается особенным.

— Почему Вы говорите об этом сегодня?

— Потому что моя мечта, чтобы у человека, который ее посмотрит и будет открывать дверь своей квартиры или пойдет съесть мороженого, вызывали радость самые простые вещи. Что он может просто купить мороженое. Толстой сказал: "Бытие только тогда и есть бытие, когда ему грозит небытие". Я снял картину, чтобы люди поняли, когда небытие стоит рядом с тобой. Я не за то, чтобы мы все время испытывали такие потрясения. Но я за то, чтобы мы не теряли реальной связи с жизнью. Я всегда думал: "Я, Никита, сейчас еду домой. А мой герой, Котов, остался там. И ни баньки ему, как у меня, ни ста грамм, потому что в атаку, и ни тепла, и ни переодеться. И неизвестно, когда это закончится. И это не четыре часа съемок, а двадцать четыре часа и каждый день. И когда ты всерьез в это погружаешься, возникает другой внутренний взгляд на то, что тогда происходило. Понять быт войны, труд войны и эту ежедневную, ежечасную, ежесекундную жизнь все время в состоянии человека, которого могут убить, дает иное ощущение реальной действительности сегодня.

Я пришел к важному выводу: если тебе неинтересно об этом думать и писать, и если тебе неинтересно об этом снимать, значит, это будет неинтересно другим. Получается только тогда, когда у тебя есть живая энергетическая связь с людьми, о которых ты говоришь. Если у тебя есть сострадание к человеку. Я не против арт-хауса. Я не против того, когда мне рассказывают про человеческую мерзость, мразь, гадость, – все может быть. Но я хочу, чтобы человек, который об этом рассказывает, сострадал этой гадости, сопереживал. Любил бы этих людей. Один мудрый человек сказал: "Жестокая правда без любви есть ложь".

— Говорят, Вы очень любите актеров?

— Актер – это самое главное, что есть в картине. Его нужно уважать, любить, с ним нужно очень тонко обращаться. Один требует пинка и матюков, другой – чтобы его ласково подводили, что ему надо сделать. Например, актеры, которые приезжают на площадку в восемь утра, а снимать их начинают в три часа дня, они сидят в автобусах и жуют мамин бутерброд, ты ничего не имеешь права от них требовать. Поэтому условия для актеров – это отдельный вагончик, для всей группы горячая еда. Вот говорят, Михалков, такие дорогие фильмы. Знаете, можно получить деньги на кино, попилить их на берегу, а на что осталось снимать?. Кто-то из ученых сказал: "Наука – это удовлетворение собственного любопытства за чужой счет". Для меня кино – это удовлетворение моего любопытства за счет продюсеров. Мне не важно деньги получить, мне важно это увидеть на экране. Нельзя экономить на горячей еде для группы, на одеялах для детишек, которые сидели в Таганроге на барже, а баржа – в море, а кто знает, что такое Азов, – через секунду совсем другой ветер, ливень и холод собачий, и маленькие дети. Чтобы была горячая еда, чай, брезент. Это все стоит денег. Но это окупается сторицей, потому что Господь видит – ты тратишь для того, чтобы мягко спать и сладко есть, или ты хочешь заработать свое благополучие на продукте.

— Никита Сергеевич, эпизод с миной – это правда или вымысел?

— Чтобы быть абсолютно честным, я так скажу. Я так много начитался и насмотрелся... В этой картине нет ничего, чего не могло бы быть. Черная пехота, о которой мало кто знает, когда 15 тысяч мужчин на оккупированной территории были пущены в атаку с черенками на немцев, которые обалдели, потому что на них шло огромное количество людей, вооруженных черенками от лопат. Но это была правда. Каждый эпизод так или иначе рожден из реальных событий. Я надеюсь, что эта картина сегодня очень нужна. Не потому, что сделана к юбилею, но она еще и про то, что то,что сегодня мы имеем в сравнении с тем, что имели люди в те годы, это золотой сон. "Счастье жизни в самой жизни", – сказал Лев Николаевич Толстой. Абсолютная правда.

— Что сейчас делает Надя Михалкова?

— Она окончила МГИМО. Я рад этому, потому что это другая профессия, которая ей всегда может пригодиться. Она закончила сниматься в моем фильме и, надеюсь, хорошо в нем сыграла. Снялась еще в одном фильме, он выйдет после нашей картины. Довольно большой круг ее интересов. Продюсирует, хочет играть в театре, много ездит, читает. Она живой человек и настоящий товарищ. Я очень рад, что она не стала заложницей профессии. Она – свободный человек. Она независима от актерской профессии, которая сама по себе очень зависима, и поэтому достаточно счастлива, потому что может выбирать.

— Как Вы думаете, могли бы мы сегодня выиграть такую войну?

— Я считаю, что общее состояние общества не предрасполагает, чтобы сегодня, оказавшись в таких условиях, победить. Внутренне, эмоционально. Всеразъедающий гламур, каналы телевизионные, которые развлекают и больше похожи на стенгазету, когда одни и те же люди друг про друга говорят, поют друг другу дифирамбы, спорят, беседуют. Все это вместе касается только московской и санкт-перебуржской песочницы без учета огромной страны, которая хочет поговорить всерьез о себе самой. Армия для России всегда была не методом нападения или защиты, а образом жизни. С Куликова поля, с тех еще времен, когда появилась профессиональная армия. Люди учились защищать свою землю. Сейчас люди не знают даже, что защищать, потому что они сами не чувствуют ни Родины, ни истории, ни традиций. Они потребители, сникерсы. "Отдохни, оттянись!" Вы видели такую рекламу: "Поработай!"? Вся реклама построена только на комфорте и удовольствии. Но комфорт и удовольствие надо заработать. Эта летящая, легкомысленная возможность все время держать людей под иглой удовольствий приводит к тому, что 146 человек сгорают в мирное время в клубе. Потому что вымыто понятие безопасности, внимания, осторожности, уважения к людям, которые приходят в твое заведение. Ты заплатил – тебя пристроили, заплатил – тебе дали документ, что у тебя все нормально. И это же не один случай. Это общая тенденция существования коллективной безответственности, а коллективная безответственность исключает индивидуальную ответственность. И в этом смысле, отвечая на ваш вопрос, могли бы мы – не могли бы. ...