Евгения Миронова превратили в насекомое и заставили ходить по потолку

Известный театральный режиссер Валерий Фокин снимает на "Мосфильме" первый полнометражный художественный фильм по "Превращению" Франца Кафки. Кафка – любимый автор Фокина: одноименный спектакль с Константином Райкиным в главной роли при переполненном зале идет на малой сцене "Сатирикона" уже шесть лет. В новом фильме роль Грегора Замзы, застенчивого клерка, проснувшегося однажды утром огромным черным жуком, отдана Евгению Миронову.

Это не первая совместная работа режиссера с ведущим актером "Табакерки". Миронов играет в двух фокинских спектаклях: Ивана Карамазова в "Карамазовы И АД" в "Современнике" и Ван Гога в "Еще Ван Гог..." в "Табакерке". На съемках "Превращения" Миронов пережил метаморфозу, ползая по стенам и потолку, как настоящий жук, одиннадцать часов в сутки.

Душная комнатка, абажур, кровать, обои в цветочек – вот и вся съемочная площадка. На полу состаренный ксерокс чешской газеты, засохшие дынные корки с налипшими косточками и гнилые яблоки, которыми родственники закидают Грегора до смерти. Снимается сцена с детьми, Фокин немного нервничает, а Миронов уже который час лежит на голых досках возле зеркала, терпеливо скрючившись по-жучиному. Наконец объявляют перерыв...

— Валерий Владимирович, как получилось, что Вы "пошли налево"? Ведь Ваш спектакль "Превращение" так успешен, чего ж еще?

— Кинематографических амбиций у меня не было, но когда спонсоры предложили деньги на фильм, я сразу же среагировал. Возможность снять Кафку – это же однозначное "да"! У меня за плечами довольно много телеспектаклей, телефильм "Транзит" с Ульяновым и Нееловой. Но опыта в большом кино не было.

— Какие в связи с этим ощущения?

— Очень разные. То, что кино – это совсем другое искусство, другой язык, я знал. Но я не предполагал, что так много производственных вопросов, которые диктуют способ жизни на площадке. В театре есть тщательность команды, ты долго с людьми работаешь, они тебя понимают, ты ловишь кайф от репетиции. В кино самое трудное – научиться ждать. Когда, наконец, все готово, надо снять именно то, ради чего все затевалось. Поэтому многое в театре мне теперь нравится больше, чем раньше.

— "Превращение" – довольно странный для кино выбор. Все происходит в одной комнате, действие из-за этого камерное, статичное. А большой экран подразумевает размах...

— Вот это меня совсем не интересует. Я делаю то кино, которое хочу делать. Знаю, что оно вряд ли будет общедоступным, но это нормально. И потом, что значит камерное? Большой экран дает возможность проследить самые тонкие нюансы, малейшую мимику лица, что невозможно в театре. В кино есть возможность выхода за рамки комнаты, будут натурные съемки в Праге. Там, например, будет сниматься сцена на кладбище, на котором, кстати, похоронен сам Кафка, взятая из другой новеллы. Герой бежит в кромешной тьме, проваливается в яму и видит свое собственное надгробие. Прага даст конкретику.

— Что из спектакля перетекло в фильм?

— Не так много – идея интерьера комнаты, элементы пластического рисунка Грегора. Я сознательно пошел на то, чтобы начать с нуля. Набрать другой состав артистов, взять другого актера на главную роль. Райкин виртуозно работает, но мне хотелось другого подхода. Поэтому я пригласил Миронова на главную роль, Татьяну Лаврову на роль мамы, Игоря Квашу на роль папы, молодую актрису Наташу Швец на роль сестры – все сменил.

С оператором Игорем Клебановым мы знакомы давно, еще со съемок телефильма "Загадки "Ревизора"", мейерхольдовского спектакля. Оригинальный сценарий написан мной и Иваном Поповым. Музыку пишет Александр Бакши, автор музыки к спектаклю. От компьютерных фокусов я отказался, не хочу панцирного костюмированного ужастика. Возложив все надежды на мастерство актеров, больше всего боюсь театральности пластического перевоплощения. Но отснятый материал пока меня в этом разубеждает.

— Ваши отношения к Кафкой изменились за те шесть лет, что идет спектакль?

— Раньше я больше любил в Кафке искажение, сдвиг. Сегодня за искажениями видна пронзительная тоска по нежности. Иметь свой дом, близких, не быть одиноким – в спектакле этот мотив был на периферии. А здесь он выплывает все больше и больше. В этом смысле Кафка поворачивается для меня в сторону человечности. Что правильно. Кафка для нас всегда – уродство, инфернальность, мучительность, бред. Но за всем этим – тоска, а не болезнь. Вот что важно. Но, конечно, будет и инфернальность, ведь превращение-то существует.

— Чем Вас привлекает артист Миронов? Вы не в первый раз его приглашаете.

— Женя непрерывно растет профессионально. У него редкая для актера особенность: он уверенно владеет и внешней, и внутренней техникой. Эта универсальность дает возможность разнообразия. Роль трудная и физически, и психологически, и он просто молодец: приезжает на студию в девять утра, тренируется, ползает. Костя-то еще со времен нашего совместного обучения в театральной школе всегда показывал животных, начинал с этого. Помню, был смешной случай на каком-то экзамене. Объявляют: "Константин Райкин показывает шимпанзе". Кафедра во главе с Захавой смотрит на пустую сцену, вокруг хохот, все глядят через головы преподавателей: за их спиной висела шведская стенка, на которой Костя и устроился. А Миронов не готов ко всяким гимнастическим упражнениям, и вообще по сравнению со спектаклем техника пластического рисунка сильно усложнилась. Женя ходит по потолку, стенам, что в театре невозможно.

— Кафка не отпускает Вас. Ведь и в Центре Мейерхольда, художественным руководителем которого Вы являетесь, должны пройти Дни Кафки...

— Они будут в январе 2002 года. В рамках долгосрочного проекта, посвященного гениальному сумасшедшему, французскому исследователю театра Антонену Арто, покажем фильмы с участием Жана Луи Барро. Он одним из первых в Европе поставил Кафку в театре. Будет несколько работ по Кафке Петра Лейбла, замечательного режиссера, трагически ушедшего из жизни два года назад. ...