— Известно, что проект "Идиота" сложился у Вас давно. Почему Вы решили, что именно сейчас настало время для его реализации?

— Понимаете, с одной стороны, это закономерность, с другой – случайность. У меня был проект под названием "Мастер и Маргарита". Кроме художественных качеств и той и другой книги – это мои любимые книги – здесь имело значение еще вот что: я был глубочайшим образом убежден, что телевизионные многосерийные фильмы можно использовать не только для поимки преступников и разгадки, где был закопан труп. Это идеальная форма для передачи больших, сложных литературных произведений – романов. И такая идея у меня бродила, и с этим связано желание сделать и "Мастера и Маргариту", и "Идиота" тоже. Потому что я бы не стал делать ни то, ни другое для экрана. На мой взгляд, потери были бы колоссальные. То-есть, можно сделать хорошее кино, но это был бы уже не совсем "Идиот", а скорее по мотивам. А здесь можно, и нет ограничений для того, чтобы исследовать человеческие характеры в максимально полном для кинематографа объеме.

— А "Собачье сердце" Вы себе позволили экранизировать иначе. И Вас это не устроило?

— Тогда было интуитивное желание это сделать. Еще один мотив есть: к великому сожалению, сейчас кино стало почти элитарным искусством. Его, извините, смотрит мало народу. Мне бы хотелось, чтобы его смотрело как можно большее количество зрителей. В этом отношении телевизор тоже незаменим и уникален. ...

— Кино в первую очередь визуальное, а не нарративное искусство. Разве можно взять и просто перенести литературу на экран?

— Любой перенос из одного вида искусства в другой – уже потеря. Но возможны и приобретения в новом виде. Мне кажется, что перевод романа "Идиот" в телевизионное кино (кстати, оно отличается от экранного, и довольно сильно) возможно сделать с минимальными потерями и, может быть, мне страшно об этом говорить, и с кое-какими достижениями. Я имею в виду, во-первых, культурную свою миссию, поскольку, если говорить честно, очень мало людей, которые читали этот роман. А он стоит того, чтобы познакомиться с содержанием.

— А в чем, по-Вашему, были потери? Что Вам не удалось передать?

— Мы имеем дело с гениальным произведением. Не все любят Достоевского, но даже те, кто его не любит, понимают, что это гениальный автор. Тут спорить не приходится. Естественно, роман и глубже, и сложнее: именно потому, что литература как искусство тоньше, чем кино. Если говорить о телевизионном кино, оно отличается от экранного тем, что здесь гораздо больше возможно передать через слово, через диалог, а на экране это практически невозможно в том объеме, в котором существует у нас. Например, некоторые монологи князя Мышкина длятся по восемь, по десять минут. Это невозможно на экране совершенно, а здесь, я буду надеяться, это переживется и даже доставит кое-кому удовольствие. ...

— А актеры ... однозначно определяли свое место в картине, или ваши взгляды на роль расходились?

— Если бы они расходились, то грош мне цена. Поскольку все-таки существует такая профессия, как режиссер, который должен это кино снимать. Представьте себе, что у меня было бы одно видение, у Мышкина – другое, а у кого-то – третье и так далее: была бы печальная картина. Другое дело, что в означенных границах конкретный актер, безусловно, расширяет рамки заданного, если он талантливый человек, а в данном случае так оно и было. А что касается концепции, есть такая профессия – режиссер, и для чего он тогда нужен-то?

— Вы всегда придерживаетесь такой жесткой линии?

— А какая другая может быть? Поскольку я не знаком с другими режиссерами, то мне это трудно представить.

— Чем Вам помогла такая напряженная атмосфера съемок? Нерв из актеров вышибали?

— Ну, сам Достоевский это же все и устроил. Не я специально такой плохой дядя, и не погодные условия, а именно Федор Михайлович, который потребовал от нас всех максимальной отдачи душевной и духовной. Это было достаточно сложно, "вещица"-то непростая. ...