...

КАПЛАН: Не могу не спросить Вас об "Идиоте". Вам ближе классическая интерпретация сюжета, как у Пырьева или Жоржа Лампена, или Вы приветствуете новизну авторского взгляда, что проявилась, скажем у Куросавы или в "Даун Хаусе"?

МАШКОВ: Куросава сделал очень хорошую картину. Но, наверное, каждый этап нашей жизни подразумевает какое-то свое отношение к классическому материалу. Поэтому, если людям есть что сказать и они понимают, зачем они это делают, почему нет? Сейчас, наверное, наступило время, когда всем хотелось бы услышать новое слово в этой истории. Я почувствовал это в связи с отзывами на экранизацию Бортко, в которой участвовал. Правда, я заметил, что не так много людей знают роман.

КАПЛАН: Да, Вы как-то сетовали, что для большинства россиян "Идиот" Достоевского – только обложка.

МАШКОВ: И я оказался прав. Потому что многих вообще удивила эта история – текст, который был сохранен и абсолютно не подвергался редакции. Экранизация Бортко оказалась самой полной версией романа, так как многие линии можно было воссоздать лишь в сериальном формате – двухчасовой картине они были заведомо недоступны. Но, к сожалению, мы в своей работе были ограничены временем и средствами, прежде всего. Поэтому поражение и успех ходили рядом.

КАПЛАН: Бортко сказал, что лучшего Рогожина себе и не представлял, а Вы кого-нибудь, кроме себя, могли бы представить в этой роли?

МАШКОВ: Как это? Нет, конечно. Образ этот написан был для меня Федором Михалычем.

КАПЛАН: Да, Вы как-то даже говорили, что история Рогожина – история про Вас, а в чем параллели? Или Вы это на экране высказали?

МАШКОВ: У меня не было особых противоречий с ролью. Мне было близко состояние героя, понятно! Наверное, благодаря моему юношескому максимализму. Я понимал то, что играл, чувствовал то, что переживал мой персонаж, – мне все это знакомо. Естественно, не в таком крайнем проявлении, как у Парфена Рогожина, без убиения.

КАПЛАН: Что, по-Вашему, выражает эпизод обмена крестами между Рогожиным и князем Мышкиным – братание или обмен грехами?

МАШКОВ: Наверное, помимо того, о чем Вы сказали, Рогожин в этом эпизоде был движим стремлением спасти себя от убийства. Он уже готов был пойти на преступление, но всеми возможными способами пытался подавить в себе это желание. Поэтому он взял крест Мышкина и отдал ему свой. А обмен грехами или братание – это седьмой класс. К тому же сыграть обмен грехами очень сложно. "Обменяйтесь грехами", – говорит режиссер актерам. Или: "Поработайте!" Как это сделать?

КАПЛАН: Для того, видимо, актер и учится четыре-пять лет, чтобы уметь воплотить то, что кажется невоплотимым.

МАШКОВ: Это неправильный подход. Задача режиссера – дать знак актеру: что он должен сделать, чтоб воспроизвести то или иное действие, направить его по верному пути. Константин Сергеевич Станиславский недаром сказал, что существует двенадцать действий: бежать, догонять, просить, умолять и т.д. – это все действия, которые можно сыграть. "Перестал думать" – это сыграть нельзя. А спасти себя, надев на другого крест, и уверить себя, что "это мой близкий, родной", – это, я думаю, сыграть можно. ...