...

— Можно ли утверждать, что в Вашей картине есть так называемый "мессидж" – послание?

— Возможно, но это послание выражено нечетко, кино – это чувство, и самое важное – это то, что зрители не думают, а чувствуют. Привлекательность или непривлекательность человека необязательно определяются рациональным умственным процессом, большое значение имеет его отношение к чувствам. Надо быть в состоянии любить людей и передать эту любовь зрителю.

— Кажется, что Ваша картина утверждает, что граница между нормальным и ненормальным очень зыбкая...

— В повседневной жизни и в среде пациентов психиатрических учреждений я сталкивался с людьми, которые казались гораздо более здоровыми, чем те, кто находится снаружи. Однако многое меняется в экстремальных ситуациях, например, на войне. Действия и реакции, которые нельзя было представить до этих событий, показывают, что люди совсем не те, какими они могут показаться на первый взгляд. ...

— Как Вы писали роли и характеры больных?

— Я показал сценарий психиатрам и был очень удивлен, что некоторые симптомы и модели поведения, которые я "изобрел", оказались совершенно реальными и известными медицине. Иногда я придумывал что-то несоотвествующее действительности. Например, мне казался крайне важным факт совместной трапезы мужчин и женщин, но подобное в психиатрических учреждениях не практикуют. Один из психиатров сообщил мне, что когда-нибудь он попробует такую схему в виде эксперимента, подобную идею поддерживала одна статья из американского психиатрического журнала, на которую я натолкнулся.

— Как родилась роль Юлии?

— У меня была одна поклонница, которая звонила мне более 20-ти лет. Вначале она просто посреди ночи набирала телефонный номер и молчала, потом пошли признания. Она была влюблена в поп-звезду, но почему-то перенесла эту страсть на меня, и когда я писал сценарий "Дома дураков", я вспомнил о ней.

Жанна больна, она страдает "комплексом христовой невесты". Ее переполняет безответная любовь к поп-звезде международного уровня. Я понял, что для этой цели не могу пригласить руского певца, потому что тот никогда не будеть иметь ауру абсолютного "идеала". Мне нужен был "чужак", существо из другого мира, который сходит в этот ад из рая. Брайан Адамс заинтересовался фильмом и предложил мне свою песню из картины "Дон Жуан де Марко". ...

Когда я писал второй вариант сценария, то думал, что, возможно, Юлия сыграет эту роль, хотя и не был уверен, что она сможет. Я знал, что она талантлива, но одного таланта для такой роли мало. Юлия – одна из тех актрис, которые не боятся эмоционально раздеться и полностью погрузиться в свою роль.

После начала репетиций, я видел, что она делает не то, поэтому нам приходилось неоднократно начинать все сначала. На самом деле, неправильные советы давал ей я сам. Я пытался ей навязывать некоторые вещи, и в этом была моя очевидная ошибка. Актеры схожи с охотничьими собаками: надо просто подтолкнуть их в правильном направлении, и они начинают искать. Если они приносят то, что нам не подходит, приходится начинать все сначала. У хорошего актера есть определенная настойчивость, и он начинает искать в другом направлении.

Это сложная роль, здесь необходимо было владение определенной техникой, и в первую очередь отстранения. Надо работать, как клоун, который видит ребенка и начинает ему подражать, не боясь выглядеть идиотом. Отстраненность клоуна – это способ прятаться за маской. Исполнители – как дети. Чем больше у них таланта, тем больше они похожи на детей.

— Как Вы работали с актерами и пациентами? ...

— По сути, в фильме очень мало профессионалных актеров. Роль Али, который читает стихи, играет замечательный мим. При съемках непрофессионалов все по-другому: надо создать настроение, а потом снимать, не переставая. Потом я просматриваю материал, и большая часть оказывается в мусорном ведре. Но для самих пациентов съемки были настоящим праздником. И, наконец, я привез целый класс чеченцев, которые учатся в Москве.

— Где снимали картину?

— После того, как я решил, что в картине должны быть настоящие пациенты, с которыми Юлия провела 2 месяца, я понял, что необходимо снимать в этой самой больнице. Было очень сложно получить разрешение. Наконец, после того, как мы его получили, в августе 2001 начались съемки. Нам повезло, потому что подвальный этаж оказался пустым из-за ремонта, мы там и снимали – добавили стены, поменяли окна и т.п., – для того, чтобы пиротехники могли это все взорвать. А после съемок мы им этот этаж отремонтировали. Потом в сентябре мы снимали под Новороссийском, у черного моря, в этом месте сосредоточены российские войска, и мы смогли использовать военную технику.

— Какими были Ваши указания композитору? Должен ли он был развивать тему песни Адамса?

— Эдуард Артемьев не только исключительный композитор, но еще и мой друг. Он предлагал мелодии, исходя из существования двух музыкальных уровней. Один – откровенно лирический, это – Брайан Адамс, и другой – с привкусом цирка, потому что цирк, по-моему, самый лучший способ убить боль, я считаю, что музыка цирка создает противовес реальности. Более того, я хотел "изменить" реальность и сделать ее "нереальной", понимаете, существует не только одна реальность. Я хотел создать празднество цирковой музыки. Шут никогда не весел, он просто маскирует свою грусть. Иногда он похож на идиота, но на самом деле он мудрый человек, потому что знает, что не может свою мудрость показать.

— Как были привлечены французские продюсеры проекта?

— Когда я понял, что не смогу найти финансирование для картины только в России, я поехал во Францию. Эта страна, где у русского кинематографиста есть шанс найти финансовые средства, я уже был знаком с Рене Клейтманом, мы раньше хотели сделать несколько совместных проектов, из которых ничего не получилось, я дал ему сценарий, и он очень быстро выразил свою заинтересованность. ...