Российский оскаровский комитет решил недавно, что от нашей страны за самую престижную кинематографическую премию "Оскар" в номинации "Лучший зарубежный фильм" в этом году будет бороться новая картина питерского режиссера Алексея Учителя "Дневник его жены".

Учитель, который вопреки своей фамилии всегда был чужд в творчестве назиданию, и ныне далек от него, как никогда. Ради 130-летия "великого Скорпиона" русской литературы он решил "поговорить о странностях любви", которая надолго превратила в ад жизнь Ивана Бунина и его жены Веры Муромцевой. В основу фильма легла широко обсуждавшаяся в эмигрантских кругах история любовного многоугольника, "вершиной" коего во всех смыслах был Бунин.

Главная роль, специально написанная сценаристом Дуней Смирновой для своего отца – режиссера, актера и драматурга Андрея Смирнова, стала камертоном этого фильма, тем таинственным, невесть откуда берущимся "звуком", без которого, по Бунину, никак нельзя браться за писание. "Если этот изначальный ЗВУК не удается взять правильно, то неизбежно или запутаешься..., или отбросишь начатое как негодное..." На сей раз такой беды не случилось. Бунин у Смирнова "звучит" не просто верной и чистой нотой – это мощный, не без трагического диссонанса, аккорд, в унисон которому дрогнула душа российского зрителя. И может быть, есть неумолимая логика в том, что неукротимого Ивана Алексеевича так заразительно, на одном – но совсем не "легком" – дыхании сыграл по-своему неукротимый Андрей Сергеевич, кроме легендарного "Белорусского вокзала" снявший запрещенные советской цензурой фильмы "Ангел" и "Осень".

Нарушение запретов всегда было одной из главных радостей и в жизни Бунина, однако трудно сказать, как он оценил бы граничащее с дерзостью бесстрашие создателей фильма. Хотя "срывание покровов", очевидно, не было сверхзадачей талантливой команды, которую собрал на съемочной площадке Алексей Учитель. ...

— Алексей, когда начиналась работа над фильмом, у каждого из его создателей был свой Бунин. Как Вы "примирили" эти представления в одном герое?

— Написанию сценария предшествует большой подготовительный период. Мы составляли эпизодный план и обсуждали "портрет" персонажа в расчете на определенных актеров. Что Бунина будет играть Андрей Смирнов, было понятно с самого начала. И дело тут не столько во внешнем сходстве – важен масштаб личности, умение жить мощным эмоциональным порывом, которые присущи этому актеру. Тут мелкие подобия значения не имели. Конечно, были уже во время съемок споры о том, надо ли Смирнову подражать бунинской походке и должен ли он ругаться матом (Бунин это делал виртуозно)...

С Дуней мы давно работаем вместе, поэтому понимали друг друга "с лету", зная и сильные свои стороны, и недостатки. Например, Дуне прекрасно удаются жесткие, несентиментальные персонажи и труднее – "голубые" героини типа Галины Кузнецовой. В спорах мы работаем на результат, а не для того, чтоб доказать во что бы то ни стало, кто главный. И вопрос о "верности" в нашей творческой "семье" тоже ребром не ставится. В своей следующей работе я собираюсь "изменить" Дуне с Александром Миндадзе, и она ничего не имеет против.

— Не потому ли так легко Вам удалось воплотить мотив свободного союза и в своем фильме?

— Конечно, если рассказать поверхностно, мы вроде бы ухватились за скандальную житейскую коллизию в судьбе Бунина. Но в нашем изложении – это не только история о страсти, но и о литературе. Я Бунина давно люблю, когда-то очень хотел экранизировать его рассказ "Генрих" и еще не оставил этой мысли. Вообще его проза, особенно из "Темных аллей", кажется мне очень кинематографичной. Но что собою являл Бунин как личность, мне до начала работы над картиной было неизвестно. Мы прочли о нем массу воспоминаний – самых разноречивых, – которые тем не менее мало помогли в создании плотского образа нашего героя. Я понимал, что все равно совру, показывая его частную жизнь, детали которой нам неизвестны. Оставался единственный путь, который мы с исполнителем главной роли бурно обсуждали. Надо ли пропускать эту историю, совершенно дикую, через себя, опираясь на конкретные, пусть очень отдаленные, личные коллизии? Я для себя на этот вопрос ответил утвердительно. Не представив, как бы ты сам действовал в подобной ситуации, невозможно было выстроить кинематографически повороты этой истории.

Поэтому первое, что я себе сказал, когда начались съемки: фамилии Бунин для меня не существует. Я буду рассказывать чисто человеческую историю русского писателя-эмигранта. Без этого заклинания меня бы задавили комплексы, и фильм вряд ли получился бы.

— Что было сделать труднее всего?

— Оправдать нашего героя, сиречь Бунина, в самых неприглядных его проявлениях. Быть по меньшей мере его сообщником. И сделать таковым зрителя. Чем объяснить, что простая тетка, попавшая на просмотр, прорыдала весь фильм? Как выяснилось, плакала она над собственной жизнью, в которой не было ничего похожего на драму Бунина. Кроме одного – это была драма невозможности счастья.

Именно об этом, я уверен, думали, делая картину, и Дуня Смирнова, и оператор Юра Клименко, и все актеры. Мы как бы стали на время съемок такой вот, не укладывающейся в рамки привычного, "семьей", где кипят то высокие, то низменные, но все равно великие страсти, которые уходят и из нашей жизни, и из кино... И это ощущение было страшно заразительным. ...

— Кажется, именно в этом Вы видите новизну стилистики, которую проповедуете своими картинами – изысканность формы и "народность" сюжетной интриги, способной привлечь в зал широкую публику?

— Совершенно верно. Кино про Бунина вроде бы для интеллектуалов, хотя история вполне годится для эротического фильма. Однако мы сознательно не включили в него ни одной сексуальной сцены, поскольку никого этим уже не удивишь. А вот создать в картине эротику напряжения – изображением, костюмами, диалогом – задача куда более интересная. И, кстати, вполне в духе нашего персонажа. Его главное и великое свойство – испытывать чувства, которые впрямую невозможно показать. А уж бунинская проза – это идеальный сплав духовности и эротизма. Вещи вроде бы такие же несовместимые, как интеллектуальное кино и касса. Но я на этом соединении намерен настаивать.

В кино должны вернуться большие страсти. Триллеры нас уже не только не пугают – даже не трогают. Ни на одном серьезном кинофестивале этот жанр не представлен. Уровень высококлассного кино сейчас определяет жанр драмы и мелодрамы.

— Вы теперь будете по-иному перечитывать Бунина?

— Чтобы его перечитывать, надо остыть от фильма. Вольно или невольно я соединяю жизнь Бунина с тем человеком, которого создал на экране. И с этой позиции буду читать его книги. А это неправильно... Конечно, мы отчасти все же ввели публику в заблуждение, но в главном не солгали.

— Такое интенсивное общение с Буниным, пусть даже экранным, как-то повлияло на Вашу жизнь?

— Меня эта бунинская история научила только одному: я другими глазами стал смотреть на своих близких. Ведь мы, как правило, при всей к ним любви, часто держим их за прислугу. Ведь почему Бунин не ушел от Веры Николаевны? Он понимал, что Галя не будет безропотно его обслуживать: варить обеды, штопать носки, сносить грубости. Вера была ему удобна, и он ее использовал. Как поначалу использовал и Галину, только после ее ухода осознал по-настоящему, чем она для него была.

— А если бы Вера его оставила?

— Трудно сказать... Наверное, не было бы фильма. И уж точно не было бы того Бунина, которого мы знаем.

Режиссер Учитель говорит, что эта картина об одиночестве. И хочет, чтобы всех ее героев зрителям было жалко. Но жалко не всех, и прежде всего не жалко Бунина. Не оттого вовсе, что Смирнов играет нравственно небезупречную личность. Он играет человека, судить которого не поднимается рука. Он обезоруживающе невинен в своем абсолютном эгоизме творца, для которого бытовые подробности собственной жизни, пусть и постыдные, не имеют значения. Он все равно переплавит их потом в чистое золото литературы – тем и велик. "Когда я вижу книги, мне нет дела до того, как авторы любили, играли в карты – я вижу только их удивительные дела", – писал Чехов. Пройдя по лезвию ножа, авторы "Дневника" только создали еще один миф о Бунине, ухитрившись при этом не вступить в противоречие с этими словами Чехова.