Сюжет картины "Дневник его жены" вскрывает такой пласт биографии Бунина, который обычно избегают исследовать "правильные" литературоведы. Фильм Учителя балансирует на грани непристойности и душевной чистоты, низкопробной эротичности и высокой духовности. Он предельно откровенен: физиологически, психологически и художественно.

Коммерческую историю любовного многоугольника Алексей Учитель превратил в высококлассное, стильное, изысканное Кино-Зрелище, фантастическим образом не выглядящее исконно российским продуктом. Хотя представить себе рождение этого фильма за пределами России невозможно. Ему генетически присущи европейское качество и типично славянское соединение простого и сложного, уродливого и прекрасного.

Энергетический сгусток неприкаянной судьбы русского гения выражен таким мощным художественным языком, что ошеломленным американским киноакадемикам ничего не оставалось делать, как номинировать его на "Оскар" как лучший иностранный фильм 2000 года. ...

— Появление после "Мании Жизели" фильма о Бунине – это случайность или закономерность?

— И то, и другое. Когда мы заканчивали "Манию Жизели", то случайно, сидя на одной из съемок вместе с Андреем Смирновым, Дуня (автор сценария) в шутку сказала, что папа очень похож на Бунина и давай-ка мы кино сварганим. Потом мы встретились с Дуней и, вспомнив отчасти эту историю, которая была рассказана у нас в картине, поняли, что это может быть очень интересно. Мы даже написали заявку на трилогию о знаменитых людях эмиграции. Первой была Спесивцева. Вторым, естественно, Бунин. А на третью картину у нас было два претендента. Сначала мы хотели снимать кино о Набокове. Но из-за проблем с его родственниками возникла идея сделать фильм о Борисе Поплавском. Сейчас о нем, к сожалению, мало кто знает. А в свое время он был очень знаменитым человеком. Поэт, которого знал весь Париж. Любимец женщин, хулиган (в хорошем смысле этого слова). Он умер в тридцать с небольшим лет. Кстати, считается, что он был первой жертвой передозировки наркотиков.

— А что там за история была с Вашим сценарием? ...

— Когда этот сценарий рассматривала комиссия Госкино, обсуждая финансировать или нет наш проект, нам с преимуществом в один голос было отказано. Мало того, я был вызван на "ковер", где мне было сказано: "Как Вы могли замахнуться на имя великого писателя! Зачем? Кому это нужно? Это пошло!". Это говорили мне известные кинематографисты. В основном режиссеры и сценаристы. Сами прошедшие нелегкую судьбу. Но, на наше счастье, тогда председателем Госкино был А. Медведев. Когда он прочел сценарий, который ему совершенно искренне понравился, он на этой комиссии устроил страшный скандал. И спас нашу картину.

— Что в личности Бунина, его творчестве, истории его жизни задело Вас лично как художника?

— Для меня было важно происходящее в жизни великого человека, нобелевского лауреата. Наверное, любой из нас может в 60 лет влюбиться в молоденькую женщину. Но как вынести все те истории, которые происходят у нас в картине? Мало того, что от него уходит любимая женщина, она еще уходит к женщине. Мало того, что они все поселяются у него жить, и сообщество это было для него в каком-то смысле совершенно невыносимо... Но ведь все это послужило толчком к "Темным аллеям". Он написал их именно после того, как Галина ушла от него. Молчал три года, а потом написал.

И если, посмотрев мой фильм, зритель возьмет в руки книгу Бунина – хорошо. Не возьмет – неважно. Главное в другом. Все должны понимать, что личная жизнь такого уровня людей, все их величие возникает не просто так. Одной "природой" ничего не напишешь. С тобой должно происходить НЕЧТО. И это НЕЧТО, я считаю, необходимо показывать на экране.

— Вы продемонстрировали в фильме весьма сложную и изощренную режиссерскую работу. Все выстроено очень и очень тщательно и подробно. Не кажется ли Вам, что прошедшие годы порнухи и чернухи "убили" в зрителях способность воспринимать нюансы?

— Правильно говорите – привыкли к примитиву. Как в содержании, так и в изображении. Но я считаю, что здесь нет изыска ради авторского кино. Здесь, мне кажется, соблюдена та мера, которая придает не красоту, а понимание сущности того же Бунина, его окружения, тех женщин. Мне кажется, это, наоборот, хорошо.

— Мне показалось, что Вашему фильму при всей его красоте не хватает некоторой протяженности, пауз?

— Вы попали в болевые точки. Здесь действительно нет времени подумать, осмыслить и даже просто вздохнуть. Но как режиссер говорю: здесь все просчитано.

Первая половина фильма идет без всякой остановки. Летит. Все происходящее, быть может, даже напоминая некий сумбур, должно "вываливаться" на зрителя. Как по щекам хлестать. А вот с момента, когда ушла Галина, начинается немного другое кино. И, как ни странно, оно становится более ироничным, более смешным. Хотя горя больше. На этой противофазе очень много сцен работает. Смешного больше во второй половине. Но это такой смех сквозь слезы. Я сознательно делал две разные части – первую и вторую. Но это уже тонкости. И кино должно восприниматься как целое.

Когда я сложил первый вариант – он был больше трех часов. И это тоже смотрелось. И были паузы, и вся прелесть предыстории. Я потом это все убрал. Потому что все-таки мы должны ориентироваться на современную жизнь, на ее ритм и на то, что происходит сейчас в кино.

— Кино – это создание новой реальности, авторское самовыражение или возможность рассказать историю?

— Я воспринимаю это как свою историю. Я стою на месте Бунина. Это моя личная история. И я ничего не могу с ней поделать. Я пытаюсь быть Буниным и в прямом, и в переносном смысле этого слова. Мало того, эта история влияет на какие-то личные взаимоотношения. Не буквально, конечно. Но ассоциативные повторы бывают. Я абстрагируюсь от мысли, что есть съемка, группа. Я прихожу не на съемку. Не для того, чтобы прожить этот день от 8 до 22, а потом идти есть и спать. Кино – это моя личная ассоциированная биография. Второй план моей жизни. Я так ругался сегодня с Галиной Кузнецовой, что мне от этого дурно, плохо, мне нужно выпить, для того чтобы расслабиться. А не потому, что была тяжелая съемка. Это немного страшновато. Особенно отход от картины. Когда я выпускаю контрольную копию, я больше кино не смотрю. Это как нарыв. Который вскрыли и отрезали. Я никогда не хожу в зал.