"Вишневый сад" (совместный проект Международного фонда имени Станиславского и вильнюсского театра Meno fortas под руководством Някрошюса) был показан в рамках международного театрального фестиваля Sirenos в Вильнюсе, после чего плавно переместился в Ригу и Таллин, а оттуда – в Петербург.

Аншлаг наблюдался уже на подступах к Литовской драме, а самые находчивые даже стояли с плакатиками "Pirksiu du bilietus". На входе в театр висело написанное по-русски (но латинскими буквами) сообщение, что SLUZHEBNYJ VHOD nahodits'a za uglom. Эта вывеска весьма позабавила всю труппу. К слову, ни один из литовских чиновников от культуры, выступивших на церемонии чествования актеров после окончания почти шестичасового (!) спектакля, не говорил по-русски. "О чем это они?" – спросили меня стоявшие рядом Евгений Миронов и Алексей Петренко. Я перевел. "А почему все они не по-русски говорят?" "Ну, Литва теперь ведь – в Евросоюзе", – попытался оправдаться я за министра культуры Литвы Рому Жакайтене. "У нас ведь больше по-английски теперь..." "Тогда пусть из Лондона артистов и приглашают!" – отрезал Петренко.

Режиссерская фантазия лезет из "Вишневого сада" через край. Но если в первом акте это вызывает у кого-то чувства восхищения, во втором – настораживает, в третьем уже утомляет, а в четвертом абсолютно не волнует. Впрочем, в зале были такие, кто был готов просидеть в душном (и до отказа набитом) еще столько же. Впрочем, были и те, кто всерьез подумывал "свалить" из этого "литовского зоосада"" (по словам Алексея Петренко) уже в первом из трех антрактов.

Кстати, о "зоосаде". Някрошюс до неузнаваемости изменил весь привычный образ чеховской пьесы. Там, где одни видели мелодраму, а сам автор – "комедию", Някрошюс увидел трагедию. Причем вселенского масштаба. Его "Вишневый сад" – вселенская катастрофа. С самого начала речь здесь идет о вымирании, о смерти. Вырубка сада – своеобразное уничтожение экологической ниши, в которой ютятся герои пьесы. Недаром они так похожи на животных: машут руками, словно крыльями, сбиваются в стаю, а в конце-концов надевают заячьи уши и, трясясь от страха, с ужасом поглядывают в будущее.

Зайцы у Някрошюса разбросаны по пьесе, как конфеты, которыми Гаев (Владимир Ильин) швыряет в первые ряды зрительного зала: то девушки под руководством Шарлотты разыграют домашний спектаклик про бедного зайчика (того самого, что "вышел погулять"), то носятся с пушистым зайцем-игрушкой. А в финале все герои, выстроившиеся на заднем плане сцены, наблюдая из-за леса флюгеров (это, кстати, и есть ВИШНЕВЫЙ САД) за кряхтеньем оставленного Фирса, надевают бумажные заячьи ушки, и тогда начинают грохотать выстрелы. Под который и закрывается занавес.

Все остальное время актеры истошно кричат, повторяя одни и те же реплики по нескольку раз. В пьесе, которую сам автор называл "комедией, местами даже фарсом", режиссер услышал беспрерывный, отчаянный крик, который длится почти ШЕСТЬ часов. Поэтому о спектакле можно сказать все что угодно, кроме того, что это гармоничное, исполненное прозрачной ясности художественное создание. В "Вишневом саду" все – истерика и надрыв, к тому же многократно усиленный минималистскими композициями литовского композитора Миндаугаса Урбайтиса.

Декорации (как всегда у Някрошюса) тоже до предела минималистские. Вот два облупившихся столба от старой садовой арки – останки бывшей усадьбы, сверху зачем-то свисают спортивные кольца, к которым уже в четвертом акте прицепили трость, и от этого они стали подозрительно напоминать знаменитое чеховское пенсне. Вместо сада – вдоль задника на тоненьких палочках белые флюгера-пропеллеры, наподобие крестов на деревенском погосте.

Постепенно складывается впечатление, что все режиссерские находки и метафоры существуют как бы отдельно от текста и от игры актеров, которые, как послушные ученики, старательно выполняют указания режиссера – прыгают на одной ноге, катаются по полу, носятся по сцене и с размаху бьются оземь, видимо, даже не вполне понимая, КОМУ и ЗАЧЕМ все это нужно. Возможно, в Москве, где одновременно могут идти 128 "Вишневых садов" и 75 "Чаек", это нормально. В Литве на любого человека, мало-мальски изъясняющегося на русском, смотрят как на носителя традиций великой русской культуры – и импровизации здесь не принимаются. Кстати, именно поэтому "Недоросль" Фонвизина, поставленный в Русской драме, что называется, "не пошел"... Вот и здесь – столь необходимых в чеховских спектаклях настроения и аромата у Някрошюса не появилось. Русские актеры и литовский режиссер сошлись – но той реакции, что делает спектакль одушевленным, между ними не произошло.