Четыре акта с тремя антрактами – шестичасовая пьеса. Нечто подобное было, вспоминается, лишь в "Театре на Юго-Западе" – все три пьесы Сухово-Кобылина шли в один вечер "в одном стакане". Высидеть столько времени нелегко чисто физически. Но публика не уходила. Шесть часов переживаний, боли, слез. Потрясающая работа одного из гениев современной режиссуры...

Вступив в ХХI век, мы еще не отвыкли чувствовать себя жителями ХХ века, в котором так много стряслось с нами, нашими родителями, дедушками и прадедушками... Эймунтас Някрошюс в свой драме о вишневом саде вверг нас, зрителей, в настоящую пучину ужаса, показав, как схоже было начало прошлого века в России с началом нынешнего и как похожи "мы" на "тех". А поскольку сегодня хорошо известно, что стало с "теми", то не исключено, что и нас ждут катастрофы, происшедшие при участии и попустительстве новых раневских, гаевых, лопахиных и трофимовых и приведшие к глобальному выигрышу лакеев Яш.

Някрошюс, авангардист по определению, поставил всего театрального Чехова; "Сад" – самая последняя работа в этой серии (совместная акция Фонда им. Станиславского и литовского театра "Мено Фортас"). Артисты, оставшись наедине с чеховским текстом – сложным, нарочито пафосным, местами вязким – и парадоксальным чеховским диалогом (порою кажется, что персонажи пьесы не слышат друг друга и говорят каждый о своем), с чеховским изломом сюжета, – словно бы оказались на пути прямых, насквозь просвечивающих солнечных лучей, от которых не спрячешь ни одной шероховатости. Как результат: на сцене – блистательный актерский ансамбль, играющий каких-то странных, "сдвинутых", сломанных, душевно ущербных людей.

Обожающая себя, свои пороки, свои несчастья, ну, и свой сад, конечно, Раневская (Людмила Максакова)... Все играющие "Вишневый сад" всегда будут вступать в невольную конкуренцию с великими предшественниками. Даже если не трогать далекое прошлое, то и за недавними Раневскими – ох, какие имена: Демидова, Неелова... Максакова выдерживает конкуренцию легко: прелестна до умопомрачения, знает это и не желает шевелить мозгами дальше своих комплексов.

Хам и холоп Яша (Антон Кукушкин) – вот кто единственный ей под стать, со своим вечным "В Париж, в Париж...". В борьбе за эту цель он активен и агрессивен, как танк. Хотя, конечно, до Лопахина (Евгений Миронов) ему далеко. Умнющий Антон Павлович и первые интерпретаторы этой его пьесы догадывались, что неустоявшийся капитализм жесток и бесчеловечен и всех стремящихся капиталистами стать, не важно, порядочен человек изначально или нет (а Лопахин, согласно чеховской же ремарке, порядочный человек), заставляет играть по не предусматривающим жалости правилам.

"Порядочный Лопахин", если его попросить, даже поможет выжить: подкинет деньжат, пристроит на работу. Но не больше. И, не стесняясь, пустится в дикий, неприличный пляс от того, что задешево отхватил жирный кусок. Эдакий симпатичный парень, он же будущий "браток" с задатками олигарха – мурловатый символ новой российской жизни.

Еще один "символ" – Петя Трофимов (Игорь Гордин). Необразованный, ленивый, немытый-нестриженый "трибун-оратор"... Тоже никого не любящий, даже девочку-солнышко Аню, единственно светлую в этой компании. Аня (Юлия Марченко) – эдакая юная Наденька Крупская, идущая за своим любимым сажать новые сады. Вот только любимый не знает, как лопату держать. И нелепая Варя (Инга Стрелкова-Оболдина). В этой постановке все герои больны, несчастны, обречены. Здесь нет второстепенных персонажей. Потрясающий Алексей Петренко (Фирс), умная, ироничная Шарлотта (Ирина Апексимова)...

Сильный и трагичный спектакль, при этом никакого катарсиса – один страх. Есть цитаты из истории живописи: хореографический эпизод в начале третьего акта – ни дать ни взять Иероним Босх. Актеры обернулись уродцами, ведьмами, слепцами, убогими, это какой-то дьявольский карнавал. Зачем подобная ассоциация режиссеру? Развал мира, апокалипсис, конец всему?..

А первое действие начинается звучащими еще из-за занавеса мрачноватыми звуками литавр. Это, если кто не признал, цитата из Первой симфонии современника Чехова Густава Малера. Траурный марш – композитор заимствовал для него вульгарную уличную тему, старинный немецкий канон "Братец Мартин" (Bruder Martin, Bruder Martin, schlafst du noch? schlafst du noch?). Эта музыка – доминанта спектакля. Музыка вообще играет в нем большую роль. Дело в том, что с Някрошюсом работает в последние годы композитор Миндаугас Урбайтис – автор камерных произведений ("Тишина" для рояля и струнного квартета), балета Acid City. Урбайтис не скрывает своих симпатий к американской традиции музыкального минимализма, к стилю Филипа Гласса и Стива Райха. По его словам, идеал для него – музыка столь же простая, как повседневная человеческая жизнь. В его сочинениях – отголоски Баха, Моцарта, Брукнера, Малера, литовского фольклора, аргентинского танго. Ему близка и ирония постмодернистской игры с чужими мелодиями, хотя он всякий раз как бы пересочиняет эту музыку, превращая ее в свою.

В "Вишневом саде" музыки много, но дана она крохотными эпизодами. Несколько тактов звучания, порой всего несколько нот или даже одна нота. Вот звучит пиццикато струнных... Огромная пауза... Наигрыш флейты... И снова пауза... на полминуты, на минуту, на пять минут... Теперь накатывает негромкая волна струнных, звучит маршевый ритм, проходят эпизоды "еврейского оркестра", вальсик в духе Штрауса... В других местах "работают" шумы: "Ку-ку! Пришел поезд..." – из первого акта, а в финале Дуняша: "Чух-чух!". Спектакль Някрошюса – игра с тенями. Здесь все призрачное и прозрачное. Поиски утраченного, навсегда ушедшего времени.