Этот спектакль ждали, быть может, как никакой другой. Ведь речь шла о чеховском "Вишневом саде" в постановке самого Эймунтаса Някрошюса. Удивительно, но наша театральная общественность, склонная сомневаться на всякий случай во всех и во всем, насчет литовского режиссера придерживается единственного мнения: он – гений. А какой блистательный актерский состав в спектакле! Людмила Максакова, Владимир Ильин, Алексей Петренко, Евгений Миронов... Одного его имени достаточно, чтобы любой театральный зал был полон.

Так случилось и в Орле. Большой удачей казалось попасть на нашумевшую три года назад московскую премьеру. Без места, на ступеньках, далеко от сцены – не столь важно. Но пятичасовое метафорическое действо Някрошюса стало настоящим испытанием для зрителей. И после второго антракта в зале появились свободные места.

Неужто скучным показался "Сад"? Едва ли. Движения и динамики здесь было предостаточно. И дело вовсе не в том, что артисты гурьбой носились из кулисы в кулису, прыгали, до невозможности много падали, "упражнялись" на гимнастических кольцах и, как тяжелоатлеты, постоянно что-то таскали. Просто режиссер не оставил никому ни минуты для отдыха, наводнив спектакль метафорами и знаками. Всякий предмет, попадающий у него в зеркало сцены, обретает множественность смыслов. Смотрите, читайте, трактуйте – только успевайте. Другое дело, что потеряться в "Саду" несложно, и тогда нагромождение загадок, символов, шарад становится невыносимой ношей. Что остается делать, как не бежать?

Но как бы там ни было, спектакль потрясающе хорош! С первых минут он покоряет своей неузнаваемостью. В сюжете, еще в школе изученном вдоль и поперек, вдруг появляется нечто новое, иное звучание.

Кто, скажем, ожидал увидеть молодого, обаятельного и тонкого Ермолая Лопахина – Евгения Миронова? Где грубый мужик, что не способен оценить бесполезную, не приносящую дохода красоту вишневого сада? (Кажется, так звучит привычная трактовка чеховского персонажа.) Один из самых впечатляющих моментов – признание в любви к Раневской (Л. Максакова), а по сути, к возвышенному и чужому для Лопахина миру дворянства. Бледный, вытянувшийся в струнку, он, не найдя нужных слов, вдруг начинает исполнять арию из оперы Рубинштейна "Демон". И мурашки по коже. И почти физически ощутима чужая боль.

Спектакль так и хочется обсуждать, пересказывать сцену за сценой. Достаточно вспомнить, как отрешенная Раневская слушает новости с торгов; монотонно насвистывает, чтобы сад отозвался пением соловья, а в ответ – тишина; плачет и стискивает в зубах платок, дабы не закричать.

Интересен финал "Вишневого сада". Красной нитью проводит режиссер по спектаклю совсем уж неожиданный мотив (я назвала бы его заячьим), как бы говоря, что у бывших владельцев сада заячьи душонки. Не случайно под занавес они надевают белые бумажные ушки и прячутся за частоколом из ветряков. И в этом вся их обреченность, неизбежность трагедии.

Если вы спросите меня: стоило ли ради того, чтобы увидеть несколько настоящих някрошюсских сцен, высидеть в почему-то душном зале несколько часов кряду, безоговорочно отвечу: стоило!