ЧЕХОВ ВЧЕРА И ЗАВТРА

Журнал "Чеховский вестник" №13
2003
Яна Колесинская, Ирина Жаркова

... Здесь значатся два хозяина – Международный фонд К.С.Станиславского и литовский театр "Мено Фортас". Ситуация для Някрошюса новая; он впервые работал с московскими актерами, к тому же – из разных театров. Соединить их в неразъемный ансамбль, слить с образом и смыслом спектакля, как свойственно ему, сразу не получилось. Поэтому, не гадая сейчас понапрасну, что кроется в той или иной мизансцене, в вещественном мире спектакля, в сполохах фантазии режиссера, назову немногое из того, что легло на душу, что уносишь с собой: люди, лица – словно не те (не такие, как ждешь), но живые.

Фирс (Алексей Петренко), дремучий, могучий, почти сказочный персонаж. В нем – начала и концы этого мира, зачарованного и обреченного, оттого ему доверено начать и завершить спектакль. Последняя здесь опора; суровый, угрюмый, как старый кряжистый дуб.

Большое и непослушное его дитя, Гаев (Владимир Ильин), легкомысленный, добрый, лукавый. Свой, родной, домашний, как дядя Ваня.

Варя (Инга Оболдина), яростно, отчаянно, тщетно пытающаяся удержать от распада дом, семью, свой ускользающий мир. Взахлеб, вхолостую работающий мотор. И Аня (Юлия Марченко), ломкая, тонкая, – стойкий стебелек на ветру.

Наконец, Лопахин (Евгений Миронов), центральная фигура спектакля, светлый и юный, решительно не-крутой. Здесь веришь, что фраза Трофимова о "тонкой, нежной душе" Лопахину не в утешение сказана, – он, на беду свою, таков, раздираемый между душой и делом. И понимаешь, почему Чехов хотел, чтобы Лопахина играл Станиславский...

Их много в этой пьесе; в спектакле не все удались, а главное, – они пока врозь. Каждый исполняет свою партию, свой номер, не вписываясь в общий тон, общий хор, хотя процесс сращивания идет. Непривычно для Някрошюса, как, впрочем и то, что нет в "Вишневом саде" всегдашней его космогонии, полета над землей, над пьесой. Он словно внутри нее, среди многих и разных, не влезающих в концепцию недотеп, таких неподатливых и живучих, которых даже его режиссерской волей не обуздать. В полуреальном этом мире "человеческое, слишком человеческое" будто само собой выходит вперед и оттесняет многосложные метафоры и шифровки. То, сбившись в кучку, в режиссуре Вари, с веселым нетерпением ждут у ворот Раневскую. То она (Людмила Максакова) легко и ласково гладит Фирса, припадает к нему, утешая и ища утешения...

Но здесь я умолкаю, чтобы не сказать слишком многого, – рано; будущее покажет.