ПОЭЗИЯ РАСПАДА

Журнал "Эксперт" №27-28
21.07.2003
Виктория Никифорова

Эймунтас Някрошюс поставил в Москве "Вишневый сад", не обращая ни малейшего внимания на сегодняшнюю театральную моду. Он нарушил табу на трагедию: мелодраму превратил в рассказ о вселенской катастрофе.

Он выбрал самого неактуального драматурга современности – А.П. Чехова – и поставил его пьесу без купюр. Сейчас модно ставить спектакли бойкие, короткие, желательно без антракта. В своем новом спектакле Някрошюс все сделал не так, как принято. "Вишневый сад" Някрошюса идет без малого шесть часов. На сегодняшней сцене не в чести тяжелые паузы. У Някрошюса молчат подолгу, и воздух в это время становится таким плотным, что его можно резать ножом. Актеры сегодня любят играть "вполноги", не слишком серьезно относясь к своим героям. В "Вишневом саде" народным артистам приходится проживать и отыгрывать грандиозные, хитро устроенные, сложносочиненные характеры – они пишут жизнь своих героев, словно классический роман. Наконец, в моде оптимизм. А Някрошюс поставил спектакль беспросветно мрачный, не пытаясь укротить стихию трагедии шуточками и надеждами.

Как ни странно, самый неформатный спектакль сезона стал главным театральным событием Москвы. Сумрачный литовский гений одолел светскую публику, в прах развеял ее предрассудки и заставил нас на протяжении шести часов смиренно дивиться чудесам его гения.

Экологическая катастрофа

Някрошюс до неузнаваемости изменил привычный образ чеховской пьесы. Там, где другие видели мелодраму, а сам автор – комедию, он увидел трагедию мирового масштаба. Его "Вишневый сад" – это вселенская катастрофа. С самого начала речь идет о смерти, и режиссер не делает никаких поблажек ни героям своим, ни зрителям.

В первый раз Раневская (Людмила Максакова) выходит на сцену, волоча за собой диван. Улегшись на диване, она откидывает голову, и встречающие ее обитатели поместья выстраиваются у ложа, словно у смертного одра. Говорят шепотом, ходят на цыпочках. Глупая Дуняша (Анна Яновская) кладет рядом с хозяйкой цветы, будто в гроб, и на нее рассерженно шикают. А когда Раневская засыпает, ее выносят со сцены, тихо переругиваясь: "Ногами вперед! Нет, головой!" Все, что произойдет с ней в следующих актах, – это просто мучительная агония.

Причем надежды не остается ни для кого. Вымирание – вот сквозной сюжет "Вишневого сада" Някрошюса. Вырубка сада для него – уничтожение экологической ниши, в которой ютятся странные создания: долговязая нежная Аня (Юлия Марченко), сутулая Варя (гениальная Инга Оболдина), толстый, старый ребенок Гаев (Владимир Ильин), безнадежно безумная Раневская. Уничтожение старого дома несет гибель всем его обитателям. Недаром люди в спектакле Някрошюса так похожи на животных – машут руками, как крыльями, носятся по сцене, как вспугнутые пожаром "львы, орлы и куропатки", сбиваются в стаю, с ужасом заглядывая в будущее. В финале все они надевают бумажные заячьи уши и, трясясь, сидят в глубине сцены – вымирающий биологический вид, обреченные зайцы, которых никакой дед Мазай не спасет.

Поэтому с такой неожиданной страстной серьезностью решены сцены Лопахина и Вари. Обычно режиссеры над ними смеются: "Охмелия, иди в монастырь!" А для Някрошюса этот водевильный сюжет – Лопахин никак не может сделать предложения влюбленной в него Варе – трагическое доказательство того, что род, обитающий в вишневом саду, обречен на вымирание. Самый младший из этого рода – сын Раневской – погиб задолго до начала пьесы, и больше уже никогда детские голоса не зазвучат в цветущих аллеях.

Някрошюс не поэтизирует обитателей вишневого сада. Он смотрит на них с беспристрастностью биолога. Население поместья – это эволюционный тупик. Эти странные люди неприспособлены к жизни, как динозавры. Гаев, волочащий за собой повсюду дюжину стульев, Варя, неуклюжая, как птица дронт, Шарлотта (Ирина Апексимова), угловатая, как птеродактиль, – все они закованы в броню своих непонятных привычек, нелепых ритуалов, ничего не значащих словечек. Но как же жаль этих суматошных, крикливых, вырождающихся особей. В трагическом третьем акте, в сцене бала, все они прыгают на одной ножке – очень серьезно, мрачно, обреченно, как будто если хорошо попрыгают, то сад не будет продан и смерть не придет за ними. Но время летит с лихорадочной быстротой, вихрем подхватывает их и уносит прочь – прочь со сцены, прочь из жизни.

Судьбу земли Някрошюс чувствует всем своим существом (наверное, сказывается его сельское происхождение). Она в его спектакле неразрывно срослась с судьбой людей, здесь живущих. Поэтому ему не нужно разводить на сцене белокипенные сады, украшать свой спектакль цветами и листьями. Его вишневый сад невидим. Его сад – это плоть от плоти Гаева и Раневской, Вари и Ани, он живет в их нервах и мускулах, и любое движение веток отзывается стуком их сердец.

Биологическое оружие

"Вишневый сад" Някрошюса – абсолютная классика, по таким спектаклям отмеряют историю театра. В последнее время модно было говорить о том, что постановки Чехова изъедены рутиной, что драматурга хорошо бы сдать в архив и несколько лет вообще не ставить. После этого "Вишневого сада" проблема решена. Теперь любой служитель Мельпомены задумается, прежде чем браться за чеховскую пьесу. Някрошюс открыл абсолютную истину каждого чеховского образа. Что можно противопоставить безумной маске этой Раневской, грязным, липким от леденцов, трясущимся пальцам этого Гаева, светлой обреченности в глазах этого Лопахина?

Но вместе с тем спектакль Някрошюса пугающе актуален. Он нарушает главное табу нашего времени – табу на трагедию. Как и все великие пьесы, "Вишневый сад" рассказывает о сломе времен – сюжет, слишком хорошо знакомый сегодняшним зрителям. По Някрошюсу получается, что в этой исторической катастрофе нет ни победивших, ни уцелевших.

Что уж говорить о Гаеве с Раневской – старшее поколение, кажется, погибнет, едва глотнет воздуха за оградой вишневого сада. Но режиссер не оставляет надежды никому – даже Пете с Аней. Вечный студент (Игорь Гордин) у него выглядит злым, ограниченным и ни на что не годным демагогом, его подружка вторит ему, сама себе не веря. Надо слышать, как жалко дрожит ее голос, когда она утешает мать, не замечая, как слезы застилают ей глаза.

А самый несчастный из героев Някрошюса – это, конечно, Лопахин. В исполнении Евгения Миронова сын мужика выглядит умнее, тоньше и интеллигентнее потомственных аристократов – и в этом есть подлинная историческая честность. Но он тоже часть сложного организма под названием "вишневый сад". Поэтому вырубка деревьев для него – самоубийство. В финале третьего акта, прокричав миру, что "Ермолай Лопахин купил вишневый сад", он смотрит в зал с предсмертным восторгом. И ему вдруг отзываются соловьи – оглушительный серебряный хор, последний стон умирающей природы.

Передел собственности в спектакле выглядит переделом жизни, а она такого обращения не выносит. Вырубая вишневый сад, Лопахин режет по-живому, разрушая свой странный любовный симбиоз с обитателями поместья. Они от этого погибнут. Но и оборотистый купец, хваткий предприниматель Лопахин в последнем акте выглядит так, будто он не жилец на этом свете. С глубоким пессимизмом смотрит Някрошюс на все социальные катаклизмы и ничего хорошего не видит в любых "перестройках".

Настоящая премьера "Вишневого сада" состоится в сентябре, на сцене Товарищества актеров Таганки. Предпремьерные показы шли в камерном зале Театрального центра СТД, и это варварски беспощадное действо в элегантных интерьерах, среди светской толпы, смотрелось дико. Словно биологическое оружие привез из Литвы Някрошюс, отравив нас тоской и скептицизмом. Его мрачный спектакль попал в странный резонанс с атмосферой летней Москвы, гламурной и испуганной, пахнущей духами, тротилом и кровью. Будто бомба взорвалась на Страстном, разметав рутину, сломав стереотипы, взметнув стоячее болото столичной театральной жизни. И стало видно далеко кругом.