С ВАН ГОГОМ НА БОЛЬНИЧНОЙ КОЙКЕ

Газета "Комсомольская правда"
03.02.1998
Ольга Фукс

Сестра милосердия обходит палату, гремя бидоном. Душевнобольные сползают с кроватей-клеток, цепляясь пальцами за пружины, возвращаясь из своих цветных безумных сновидений в мир серого порядка: психушку, помноженную на тюрьму, где светят прямо в глаза беспощадной лампочкой.

Толчком к созданию этого спектакля послужил тот день, когда Валерий Фокин во время работы над спектаклем "Карамазовы И АД" посетил картинную галерею психиатрической больницы. И задал себе три вопроса, два из которых могут показаться достаточно банальными – можно ли считать нормальным любого художника и что такое норма вообще? А третий почти равен шекспировскому "быть или не быть": стоит ли лечить безумного художника, если после лечения он теряет способность к творчеству, или оставить его художником, хотя конец предопределен – он покалечит или убьет себя или других (так называемый синдром Ван Гога)?

Главных персонажей обозначить нетрудно. Это непосредственный носитель трех вопросов – врач (Андрей Смоляков), который давно уже перестал различать здравый смысл и безумие. Свои вопросы врач адресует матери "гения", никогда не понимавшей своего сына, но благополучно жившей на средства от продажи его картин (нормальные люди любят потреблять искусство безумных). Евдокия Германова в этой роли похожа на горожанку из разлагающегося мира немецкого художника Отто Дикса – руки бантиком,ослепительно желтый туалет, ломаная пластика хорька.

Безумного художника играет Евгений Миронов, наиболее близкий сегодня Фокину по духу. Цвета он видит, различает по запаху и даже слышит: фиолетовый ласков, как флейта, желтый поет, как виолончель.

Но жизнь и творчество весят одинаково, и одно покупается ценой другого. Режиссер оставляет нас в тот момент, когда весы замерли в равновесии. Художник, попытавшийся уйти из жизни, перебинтован и исколот до полного отупения. Чтобы занять чем-то его сознание, врач дает ему баночку с чистой водой и кисточку, на которой осталась капля краски. Вода окрашивается краской, вместо безликой чистоты снова приходит цвет, и безумное сознание возвращается к художнику. А значит, чаша весов опять должна склониться к восторгу, творчеству и смерти.