"ЕЩЕ ВАН ГОГ..." В ПОСТАНОВКЕ ВАЛЕРИЯ ФОКИНА. РЕЖИССЕР ПРОДОЛЖАЕТ ИССЛЕДОВАТЬ ТЕМУ БЕЗУМИЯ

Новейшая история отечественного кино. 1986-2000
2004
Лилия Шитенбург

Рецензия от 28.01.1998

Два года назад, во время работы над спектаклем "Карамазовы И АД", Валерий Фокин и Евгений Миронов посетили картинную галерею московской психиатрической больницы. Из размышлений над увиденным родился "Еще Ван Гог...". Александр Боровский создал выразительное полубольничное-полутюремное пространство: вздыбленные койки с панцирными сетками ограждают пациентов-актеров, глаза беспощадно слепит свет голых лампочек. Фокин последователен в своем выборе: "Еще Ван Гог..." продолжает его опыты с невербальным театром, опирающимся на актерские пластику, мимику, а также на изощренный звуковой ряд (созданный постоянным соавтором режиссера Александром Бакши). Такой театр обычно не совсем верно называют "метафорическим", однако режиссерские решения не несут здесь поэтического смысла, скрупулезно выполняя задачу сугубо театрального средства выразительности. Это не столько тропы, сколько лексемы. Звук падающих капель в капельнице, скрип пружин, невнятные стоны складывают музыкальную партитуру спектакля. Звук может стать словом, а слово – цветом. Отдельные слова – "белила", "умбра", "ультрамарин", "хром-кобальт" – не описывают, а создают палитру местного художника, "еще Ван Гога" (Миронов). Коротенький спектакль простодушно задается вечными теоретическими вопросами: "Что есть норма? Где граница между нормой и безумием?" и, как следствие, еще одним вопросом – практическим и неразрешимым: "Следует ли лечить талантливых безумцев?" Талант в данном случае – не качество производимого автором "продукта" (хотя мать "еще Ван Гога" методично собирает его работы для продажи), но лишь способ взаимодействия с миром – посредством художественного дара. Диалоги, написанные двадцатидвухлетним лауреатом "Антибукера" Иваном Савельевым, – самое слабое место спектакля; удручающего качества крошечные текстовые вставки не проясняют смысл постановки (достаточно прозрачный), но лишь сковывают актеров, вынужденных их произносить (Евдокию Германову – Мать, Андрея Смолякова – Доктора). Цена Божьего дара – вопрос, без сомнения, не чуждый протагонисту спектакля, актеру Миронову. Он поразительно органичен там, где органичным быть, казалось бы, опасно. Но спектакль Фокина – не из тех, где ради философских спекуляций переходят границы профессионализма. Режиссер подчеркнуто рационален в спектакле о безумии. Собственно, это его качество и есть возможный ответ на вопрос о норме и таланте.