КОГДА БЫ ГРЕК УВИДЕЛ НАШИ ИГРЫ...

Журнал "Новый мир" №11
1996
Алена Злобина

... В спектакле "Карамазовы И АД" (Современник) автор пьесы Николай Климонтович и режиссер Валерий Фокин сконцентрировали внимание на среднем брате – и даже предупредили, что исследуют "мгновение жизни Ивана перед окончательным его безумием" и все вообще происходит лишь в сознани героя. ... Кама Гинкас и Валерий Фокин поставили на мысль – вроде бы ту самую, христианскую; Гинкас – менее откровенно, Фокин – вполне прямолинейно. Однако здесь возникает ... проблема. У Достоевского идея выводится из целого, и ее финальное разрешение – итог общего полифонического развития. А когда истории Катерины Ивановны и Ивана Карамазова вычленяются из романной структуры, явленный Достоевским итог вступает в определенные противоречия с завершением частного сюжета, и в нем появляется как бы внешняя заданность. ...

[Валерий Фокин] решил прибегнуть и к "программному" – то-есть, помещенному в программке – разъяснению (что, на мой взгляд, вообще не дело: постановка должна говорить за себя). Спектакль задуман – сказано там – как "подобие мистерии", содержанием которой является битва Бога и дьявола в душе человека. Безусловно, это тема Достоевского. Но писатель исследует действительно душу, а здесь душевная драма оказалась вынесена вовне: Зосима "выступает представителем" высших сил, "силы Ада", соответственно, персонифицированы в удвоившемся черте. И сколько б нас ни предупреждали, что все происходящее на сцене происходит лишь в сознании Ивана, что это его видения, его "самоанализ" и его "бред", – у театрального зрелища свой закон. Когда перед нами действуют реальные, во плоти, артисты, невозможно воспринимать всех как фантомы, порожденные воображением одного, существующего в том же пространстве и том же масштабе. Таким образом, теряется внутренний накал – это раз. И второе: сила Добра в спектакле вовсе не соразмерна силе Зла. Искупительная история Зосимы, светлый финал с Алешей и мальчиками, естественно, отсутствуют, "добрым" персонажам оставлено совсем мало места, а их исполнителям не хватает актерского обаяния и воодушевленности. Старец – Михаил Глузский – демонстрирует чисто внешнюю, причем достаточно банальную фактуру, Алеша – дебютант Дмитрий Петухов – совершенно бесцветен. Зато тьма выглядит очень ярко и колоритно. Папаша Карамазов – Игорь Кваша – хоть и умер, но живей всех живых: он вовсю наслаждается своей мерзостью, своей сладострастной "карамазовщиной" и аж подхрюкивает от удовольствия. А черти вообще "цементируют все действие", соединяя разрозненные эпизоды видений Ивана, – и до крайности довольны своей хозяйской ролью. Особенно нагл, самоуверен и активен Ретроградный черт, которого Авангард Леонтьев играет остро, броско, со смаком и азартом. Что же касается Ивана, вроде бы должного сделать выбор между "голосами правды и лжи", то Евгений Миронов хорош в лихорадочном бреду, когда бормочет что-то невнятное или спорит с чертом по поводу его реальности; хорош и в скептической насмешливости, жесткой иронии. Но боли оттого, что он не верит Богу, выстраданности бунта – нет. А значит, нет и борьбы. Недаром в рецензиях звучала мысль, что герои спектакля живут уже в аду и вполне обвыклись. К такому восприятию подводят и декораци Вольдемара Заводзинского – что-то деревянное, приземистое, с потеками-лишаями по стенам, смутно напоминающее свидригайловскую "баньку", – и жутковатая музыка Александра Бакши, которая, накатывая со всех сторон, пронизывает мертвенной дрожью. Да и вообще всех нас еще до начала как бы записали в покойники – вместо обычных ламп осветивши зал синеватыми прожекторами, разом слизавшими с лиц все краски жизни...

Богооставленность мира, тотальность зла – представления, с которыми XX век отчасти свыкся. Режиссер их вроде бы отвергает, вписывая (словами) жизнь человека в традиционную иерархическую вертикаль. Но программную декларацию не удается внедрить в общий смысл и ход действия, погруженного в беспросветную и безнадежную бездну. Приходится выправлять ситуацию с помощью пришитого белыми нитками финала. Предпоследнее слово дается Алеше, который сообщает вердикт по делу Ивана: "Не ты, не ты убил. Меня сам Бог послал тебе это сказать". Последнее принадлежит вознесшемуся старцу, который, сидя на колосниках, молится, облеченный золотым сиянием. Но така поспешная корректура ровно ничего выправить не может, напротив – только портит картину своей наглядной и непредвиденной благостностью. ...