ТЕНЬ ОТЦА, ИЛИ АПОЛОГИЯ АНТРОПОЛОГИИ

Газета "Империя драмы" №30
11.2009
Лилия Шитенбург

...

Порфирий Головлев, призрак ночи

В спектакле МХТ "Господа Головлевы" Кирилл Серебренников рассказывает об оскудении дворянского рода как о видовой мутации. Хотя казалось бы – вот они, три брата-богатыря, один к одному, все ладные, все – в одинаковых вытянутых детсадовских колготках, ух, бутусы эдакие... Между тем один вроде как слегка придурковат, другой – озорник (юбку дворовой девке подпалил), а третий, личиком изобразив жалостное, тут же на братца маменьке наябедничал. И ручку у родительницы чмокнуть не забыл. Но родительнице он, ласковый, "откровенный мальчик", отвратителен, причем физиологически отвратителен – игра Аллы Покровской тут вариантов не оставляет, по головке мать сына гладит – и то через силу. Отец семейства, Головлев-старший, омерзителен концептуально, мало того, что алкоголик и охальник, так и охальник-то с вывертом, злодейски громогласно декламирующий вирши Ивана Баркова. Род еще не пресекся, но от здешних младенцев уже "отдает немного водкою" (и вы говорите, что Кириллу Серебренникову чужда гражданственность?!).

Вот тут – в строгом соответствии с горчайшей мыслью классика – как раз вопросец и вырисовывается: отчего последующая в скорости гибель всей головлевской фамилии (а за ней мерзость и запустение – о, если бы только хрестоматийные!) случилась не от "ерофеича" и прочих горячительных, не от дурости, не от повышенной склонности к неконтролируемым поджогам, а всего лишь от елейного порфишиного шепоточка?!

Спектакль Серебренникова на этот вопросец ответа не дает, предлагая в постные режиссерские времена перебиваться затейливо изготовленным театральным гарниром и прочей "капустцею". А впрочем, "капустца" вышла на славу. Чего стоит только изощренная система "неправильных" крестных знамений в спектакле: вверх-вниз (и только-то) частит Порфирий, круги вокруг беременного пуза наматывает его сожительница, молодое поколение Головлевых и вовсе машет руками несообразно... Извращение слова (главное орудие Иудушки-кровопивушки) действует медленно, подобно яду, а вот извращение христианского ритуала, незаметное персонажам, зрителя разит наотмашь. Это жуть незаемная, лукавства первостатейного.

Но ведь и "заемная" не хуже! В умилительном экстазе рассказывает Порфирий Владимирович о том, как его ну совершенно приняли за ангела, – и крылышки, натурально, тут же и отрастают. Правда, вместе с лапками. "Только у ангелов есть крылья" – нет, шалишь, у мух тоже. Тем более, у самого Повелителя мух. От кафкианского "превращения" (Евгению Миронову, понятно, не впервой) недалеко и до трансильванской мутации: кровь не сосет (зубом не вышел), но алчность его – непростого, инфернального корня, и жизнь наш Носфератушка из бледнеющих родственничков вытягивает исправно, так что тем только успевают сюртуки суровой ниткой зашивать (как рты – покойникам). Сыновей усахарит сладкими речами и вовсе тихохонько, а младшенького подменит хлебной буханочкой – не покушать ли? В конце-концов за семейный стол усаживаются одни мертвецы. Что и говорить: человек человеку тут – трупная муха. (Уж не в этом ли заключается основа гламурной популярности режиссера?)

Триллер у Серебренникова вышел отменный, с хорошим жанровым драйвом и замогильным юмором, и Миронов был в строгом смысле чудовищно искусен, но отчего вообще приключился в нашем Головлеве этот праздник с пятаками на глазах – так и осталось темной, невысказанной тайной. Ясно одно: нельзя пахать на головлевской земле. Там только кладбище. ...