На прошлой неделе наконец, после 20 лет ремонта и реставрации, через два месяца после торжественного концерта-открытия, в Театре Наций сыграли первый спектакль – премьеру "Фрекен Жюли" в постановке знаменитого немецкого режиссера Томаса Остермайера. Алла Пугачева и Максим Галкин, Сергей Капков и Ксения Собчак, Михаил Куснирович, Павел Каплевич, Лия Ахеджакова среди многих-многих других почетных и просто гостей пришли посмотреть, как Евгений Миронов, Чулпан Хаматова и Юлия Пересильд сыграют героев легендарной пьесы Августа Стриндберга.

Первый блин комом не вышел, совсем нет. От сцены – глаз не оторвать все почти два часа без антракта, что идет спектакль, и идет на сцене все эти без малого два часа снег, кружа головы. Август Стриндберг, написано в программке, "Фрекен Жюли", ниже – следующая строчка: версия Михаила Дурненкова. Талантливый драматург, из тех, кого принято "привязывать" к нынешней "новой драме", в данном случае оказался в затруднительном положении, и все главные огрехи "версии" приходится сваливать на него. На нем ответственность за версию, согласно которой все герои переселены в наше время, Жюли стала дочерью состоятельного российского бизнесмена, в прошлом генерала, слуга Жан теперь водитель отца, а по совместительству и дочери, Кристина – кухарка и домработница. Действие происходит в коттедже, судя по всему, в одном из новых таунхаусных резиденций, в черте города. Почему пьеса в этой версии называется "Фрекен Жюли" не читавший Стриндберга, наверное, и не поймет.

В истории о том, как дочь богатого помещика переспала со слугой, а потом, неспособная пережить этого позора, кончает жизнь самоубийством, многое теперь не сходится. Буквально на каждом шагу. Отличий – настоящих – немного. Вместо канарейки у Стриндберга здесь собачка, соответственно, в финале Жан рубит голову ей (конечно, не буквально, за сценой и понарошку). Но вот он узнает, что хозяин никуда не улетел, вернулся и спит наверху. Вызывает к себе, скоро ехать. Тем не менее он продолжает ходить все в той же запачканной кровью рубашке, хотя по словам видно, что Жан ни на секунду не теряет связи с реальностью, отдает отчет в каждом слове. И в следующей же сцене кричит, хотя он совсем не собирается бросать хорошую работу. Кричать ему явно не следует. Это даже не версия, хотя – да, такая вот русифицированная версия, несколько механическое переложение, которое стоило бы еще отредактировать в деталях. Деталь: в какой-то момент он говорит, что учился у сомелье, а позже Жюли упрекает его, что Жан не умеет держать в руке бокал. И права – он по-деревенски отставляет мизинчик. Жюли говорит, что отец был хорошим военным, который знал, что такое тактика и стратегия. Естественный вопрос: про какое время речь, где он сумел при советской власти проявить эти свои способности? Или позже – в Афганистане? В Чечне?..

Но вот ведь – эти сюжетные "нескладушки" не сильно-то мешают спектаклю, а главное – не сильно портят его.

С самой первой сцены, когда буквально завораживает картинка-видеопроекция с курицей, которую Кристина (Юлия Пересильд) раскладывает на разделочной доске, с какою-то нежностью, естественной скорее в отношениях с живым человеком, даже не с курицей, натирает куриные бока солью, затем – такими же нежными руками – достает внутренности... Не порнография, конечно, но эротика во всем этом есть. А главное – примерно так потом выпотрошит, вывернет наизнанку душу Жюли (Чулпан Хаматова) Жан (Евгений Миронов). Пожалуй, впервые в нашем театре так осмысленно используются возможности видео. Правда-правда. Один план сменяется другим, буквально гипнотизируя, заодно с падающим откуда-то сверху – чуть ли не с улицы (конечно, нет) – снегом, к финалу на сцене насыпает настоящие сугробы...

Миронов играет слугу, слугу во всем. "А я тебе нравлюсь?" – спрашивает Жюли. "Конечно, нравишься", – почти что эхом откликается водитель, привыкший не то что угождать, но – понимающий желания хозяев. Как может не нравиться дочь хозяина, недоумевает он в эту секунду и даже заглядывает в зал, точно ища поддержки. Жюли понимает, что перед ней сейчас слуга, Хаматова это естественное высокомерие играет как что-то заложенное уже в природе. "С Вами хочется почему-то пива", – говорит она, даже толком не задумываясь, почему пива, а не вина. "Как скажете", – снова откликается Жан. Ответы его дежурные, а в версии Остермайера и секс, который совершает переворот в ее жизни, доводит до самоубийства, для Жана – такой же механический ответ на ее игру и все более откровенные призывы. Миронов "убирает" все, что обычно располагало к нему, даже в "Калигуле" ведь он обаятелен. Тут – нет, обаяния нет совсем. Этакий "автоответчик". Но – с характером, с идеей, носит в себе не бунт, но практическую мысль, план. Видео, кстати, в какие-то мгновения даже как будто нагнетает ужас, подобие саспенса: экран почти пуст, вдруг – его рука с одного края, ее – с другого, ее рука как будто собирается подобраться к нему поближе, но – нет, стоп. Пока – стоп, потом – не остановится. Вылизывание какой-то крошки, попавшей ему в глаз, – о, этот кадр забыть невозможно! У нее – внезапная страсть, у него, слуги, – исполнительское мастерство.

Остермайер как-то замечательно соединяет достоинства русского театра и то, что привычно связывают с немецким, психологическую убедительность – с какою-то физиологической подробностью. "После того" Жюли выходит и первое, что делает, – нюхает руки. Что уж она там делала – можно долго фантазировать, главное – запах чужой, новый, незнакомый. И спешит к умывальнику.

Миронов – "смешной" актер, комедийный. Не только, разумеется, но в этом жанре – чрезвычайно убедительный. "У меня лично нет никаких денег..." – она раздавлена. "Ну, тогда я не знаю", – "сворачивается" в его голове такой красивый план с побегом в Индию.

Очень сложная роль выпадает Юлии Пересильд, ее героиня в какой-то момент сама готова взять "развитие истории" в свои руки, складывается даже новый сюжет, в котором, возможно, ее близость с отцом Жюли – совсем не фантазия, в конце-концов, в новой версии возможны любые повороты... Но сыгранность этой актерской компании чувствуется буквально на каждом шагу. Хаматова – из "Современника", Пересильд – трудно сказать, может, в труппе Театра на Малой Бронной, возможно, в свободном полете, но этот спектакль, конечно, язык не повернется назвать антрепризным. Если коротко, то – из лучшего.