...

"Матросская Тишина" игралась в "Табакерке" более двухсот раз. Кто видел этот спектакль однажды, не забудет его никогда. Лучшее, что может дать театр зрителю, – сладкую муку (сладкую отвиртуозной актерской игры, а муку – от сердечного сжатия) дарила всякий раз публике "Матросская Тишина". Более двухсот раз выходил на сцену Машков – Абрам Шварц. Без Машкова "Тишина" непредставима.

Он сыграл сразу и возраст, и национальный колорит – одной ролью убил двух характерных зайцев. Абрам Шварц в "Табакерке" – не просто еврей, а еврей из евреев, еврейский еврей, еврей в квадрате и кубе. Масло масляное. Кладовщик из затрапезного Тульчина. Не очень удачливый спекулянт. Жилетка, нарукавники, всклокоченная голова и горящий взгляд под кустистыми бровями. Акцент такой – всех святых выноси. Большой нос приплющился, губы по-семитски вывернулись наружу. Он любит выпить и, когда пьет, оглушительно чмокает. В нужную минуту всегда теряет носовой платок. Обрушивается на людей, знакомых и незнакомых, словно стихийное бедствие. Он хитрый и простодушный, напористый и застенчивый, он настоящий, бешеного темперамента, непобедимой витальности, страстный иудей.

А именно – три страсти владеют кладовщиком из Тульчина Абрамом Ильичом Шварцем. И первая из них – страсть к путешествиям. Ни разу не покинув свою "малую родину", Шварц не может спокойно слышать далекие паровозные гудки и познает мир при помощи открыток, над которыми трясется не хуже Скупого рыцаря. Вторая – страсть к музыке. Как слушает свою любимую мазурку Венявского этот дикий человек, заросший до такой степени, что лица не видно!.. Третья – безумная любовь к единственному сыну Давиду, которого Шварц-старший клятвенно пообещал "вывести в люди", не стесняясь ради высокой цели ни тумаками, ни розгами. Конечно, Давид ожесточенно пиликает на скрипке. Как еще "выводят в люди" мальчиков из бедных еврейских семей?.

Машков играет очень смешного еврея. Гомерически смешного. Однако его невозможно упрекнуть в комиковании. Абрам Шварц должен быть земным и неприукрашенным, потому что только сочувствие к такому герою идет в заслугу публике и в награду исполнителю. Вот Абрам Ильич, в кои-то веки вырвавшись из Тульчина, сваливается на голову своему выросшему Додику, студенту московской консерватории. Заявляется в общежитие прямо с вокзала. Ждет проявлений сыновней любви. А глупый мальчик, озабоченный новыми делами и проблемами, папу видеть не хочет. Более того, стесняется такого папы. Что и говорить, Абрам Шварц в столице – воплощенное недоразумение. Он тарахтит без умолку и ежесекундно лезет с поцелуями. Назойливо угощает всех присутствующих черносливом. Называет секретаря консерваторской парторганизации "товарищ с колбасой", а потом с кокетливым провинциальным нахальством просит у него контрамарочку в Большой театр. Это очень смешно. И очень страшно. Потому что, насколько комичным ни был бы Абрам Шварц, драма отца, не нужного собственному сыну, придавливает его, как бетонная плита. Позже все образуется, и Додик опамятуется, он же хороший мальчик, его Додик, но сейчас у Шварца отнялись ноги. Он прямо сам пребывает в удивлении по этому поводу. Надо идти, надо оставить ребенка в покое, не усложнять ему жизнь, не портить репутацию, но вот ноги, ноги почему-то как ватные...

Александр Галич написал наивную вещь. Он не мог написать другую – даже в таком виде "Моя большая земля" не допускалась на советскую сцену. У Галича все люди хорошие – и русские, и евреи, и музыканты, и конторщики, и секретари партячеек, и беспартийные, и только немецкая армия грубо растоптала эту идиллию. Машков имел возможность сыграть больше и глубже, чем написано у Галича.

Последняя встреча Абрама Ильича с сыном происходит, когда раненый Давид мечется в ночном бреду на полке санитарного поезда. Война. К бывшему успешному музыканту приближается тень отца. Отец расстрелян в родном Тульчине за то, что нагрубил конвоиру. Он даже не успел доехать до гетто, он сам избавил себя от последнего в жизни путешествия. Впрочем, Абрам Шварц всегда был невоздержан на язык... Историю своей гибели старик с горящими глазами и желтой звездой на груди рассказывает нарочито спокойным, даже небрежным тоном. Лишь бы, упаси Бог, не слишком растревожить Додика. Однако слушать его рассказ без слез невозможно – ни в каком году, ни при какой власти и ни при каком знании истории. Потому что все, написанное Галичем, правда.

Но и все, сыгранное Машковым, – тоже правда. В загробном мире Абрам Шварц остается тщеславным евреем. Это очень страшно. И очень смешно. Кладовщик из Тульчина не нуждается в лакировке. Он такой, какой есть. Ему незачем менять растоптанные башмаки на героические котурны. Абрам Шварц и без того герой. Один из самых ярких героев в пьесе под названием "Жизнь".

...