Когда перед премьерой "Гамлета" Петера Штайна спросили о том, что объединяет датского принца, английского драматурга, немецкого режиссера и русских актеров, он не задумываясь, ответил: театр. Театр. Театр, который пережил столетия и тоже порядком расшатался в катаклизмах "вывихнутых веков". Штайна, пожалуй, в большей степени, чем остальных названных постановщиков, интересовал шекспировский оригинал, не зря же было перелопачено великое множество переводов, а отдельные фрагменты пьесы даже переведены заново, специально для этой постановки. Штайн признался, что видел в Барде не только гениального драматурга, но и опытного режиссера, из глубины веков адресующего нынешним актерам свои мудрые наставления. Не задавался режиссер изначально поставленной целью – непременно свести весь этот хаос чувств, мыслей, настроений, поступков шекспировских героев к единому логическому знаменателю. "Распалась связь времен" – кому по силам ее восстановить, тем более в отдельном спектакле?

Штайновский "Гамлет" игрался посреди публики – на невысоком деревянном помосте, который с четырех сторон окружали ряды. Но актеры-персонажи являлись и за нашими спинами, проходили между рядами, то поднимались на эту импровизированную сцену, то покидали ее, спускаясь "на землю". Эта шескпировская традиция игры смотрелась сегодня удивительно современно, как современен был и сам спектакль. И дело вовсе не в пиджаках и джинсах, дискотечных ритмах и камуфляже солдат, саксофоне Гамлета или автомате Калашникова у Фортинбраса. Все эти внешние приметы времени – не более чем броский антураж, покров великой проблемы – Героя нашего времени. Героя молодого, искреннего, ранимого, еще во многом романтичного, живущего, скорее, чувством, нежели рассудком, но обреченного судьбой на исправление "вывихнутого века". Евгений Миронов в кои-то веки оказался практически ровесником своего персонажа. А потому им двоим, не отягощенным чрезмерным жизненным опытом, было, вероятно, легче понять друг друга и вместе мучительно искать свою дорогу в жизни, начиная с "белого листа".

Гамлет Миронова – принц крови, но наследственная политика – не его удел. Ему бы сбежать в далекий Виттенберг и постигать тайну того, что зовется "слова, слова, слова...". Или играть на саксофоне в компании друзей-гитаристов. А то и вовсе бросить все и уйти с бродячими актерами. Но Гамлет-художник вынужден убивать.

Герой Миронова вначале – вне помоста, как вне сюжета. Он сидит на полу, опустив голову, и меланхолически наигрывает что-то на губной гармонике. Лишь раз в его глазах вспыхивает огонек счастливой надежды, когда Клавдий – Александр Феклистов – заговорит о Виттенберге. Услышав запрет, Гамлет прилюдно спокойно покорится. Но, оставшись в одиночестве, отбросит гармонику и схватится не за кинжал – за маленький перочинный ножик. Начнет отчаянно выкручивать свои запястья, словно в примеряясь перерезать вены...Попытается взять себя в руки и вновь сорвется в отчаяние. Все это кажется ему и нам "ролью", которую поневоле нужно играть, на деле ища лишь покоя и тишины. Потребен некий толчок, который поможет дать ответ на вопрос: смириться или оказать сопротивление? Если бы не призрак, Гамлет, вероятно, все же смирился бы, сбежал в Германию и постарался все забыть. Но Призрак – Олег Вавилов – давит, шокирует своим признанием. Испуганный Гамлет-Миронов падает на землю и сжимается в комок, а удивительно тяжелая рука Тени не дает подняться. Потрясение столь велико, что граничит с настоящим сумасшествием. Пока не придет осознание того, что очередная "игра" – теперь уже в безумие – сможет стать если не спасением, то хотя бы укрытием от реальности. И Гамлет-Миронов еще будет поочередно прятаться то в нем, то в иллюзорном мире искусства: сольется с саксофоном, со страстью вспомнит Гекубу, просуфлирует актерам давно известную ему пьесу. Но как только захлопнется "Мышеловка", все – художнику пришел черед убивать. Он несколько раз подряд отчаянно вонзит нож в покрывало, за которым прячется Полоний. Набросится на мать, готовый задушить в порыве неконтролируемого уже гнева. Гамлета отправят в Англию, как в сумасшедший дом или психиатрическую клинику. И он вернется оттуда тихим, усмиренным, будто и впрямь прошел курс лечения. И теперь уже покорно примет свою новую роль, убивая согласно полученным режиссерским указаниям. Погибнет сам, почти с облечением.

Погрязшие в собственных грехах, запутавшиеся в хитросплетениях козней и интриг, утопающие в крови политики – бессильны. Последний шанс – довериться художнику, поставить на него. Жестокий шанс, безжалостный и страшный, потому что резудльтат известен наперед: победителей не будет...