ЛЕГКО УСВАИВАЕМЫЙ ШЕКСПИР

Газета "Коммерсантъ"
14.10.1998
Роман Должанский

На сцене Театра Российской армии состоялась долгожданная премьера "Гамлета" в постановке знаменитого и любимого в России немецкого режиссера Петера Штайна. На следующий день после премьеры Штайн покинул Москву, предоставив зрителям и актерам, среди которых немало звезд первой величины, гадать дальше, почему он выбрал для постановки именно "Гамлета" и что именно хотел сказать своим "русским" спектаклем.

Кто-то из критиков уже успел сравнить штайновского "Гамлета" со школьным сочинением. В том смысле, что немецкий режиссер распорядился пьесой и актерами как честный отличник, усвоивший прописные истины из учебника. Но если уж сравнивать новый спектакль с каким-либо из жанров школьного творчества, точнее кажется аналогия с изложением.

Сочинение предполагает две оценки – за грамотность и за содержание. Изложение оценивается лишь за близость к прочитанному оригиналу. Впрочем, что касается сценической "грамотности", то на этого "Гамлета" следует в обязательном порядке водить всех студентов театральных ВУЗов, дабы они воочию увидели образец европейского режиссерского перфекционизма. За восемь недель поставлен четырехчасовой спектакль, где все выверено и пригнано друг к другу без малейших зазоров. Коварно оголенное пространство – актеры играют на квадратном помосте, окруженном четырьмя трибунами для публики: здесь не спрятаться, и играть надо даже спиной – блестяще "заполнено" действием. Прихоти и капризы современного зрительского восприятия Штайн одолевает без видимых усилий: ровный интерес к происходящему не теряется.

Но безупречностью всех сценических партитур (световой, звуковой, пластической etc.) устаешь наслаждаться очень быстро. Вглядываясь в спектакль, со смущением обнаруживаешь, что в нем нет решительно никакого содержания. В том значении, в котором слово "содержание" цивилизованный, европейский театральный мир применяет к новым версиям классических произведений. "Содержание" на этом языке означает "приращение смысла", индивидуальное режиссерское видение, заставляющее постановщика вновь обращаться к хрестоматийному тексту.

Приступая к репетициям, Штайн признался, что у него нет решительно никакой концепции "Гамлета", и согласие взяться в России за одну из величайших пьес вызвано лишь тем, что именно здесь он нашел актера, способного справиться с этой ролью, то-есть Евгения Миронова. Тогда заявление Штайна сочли лукавством. Спору нет, наличие Гамлета – условие для постановки "Гамлета" необходимое. Но недостаточное.

Оказалось, что режиссер не кривил душой и действительно поставил перед собой нерешаемую задачу: инсценировать шекспировскую пьесу как только что созданную. Штайн решил облачить героев в современные костюмы и поставить сразу "про все", как ни в чем ни бывало изложив сюжет и прилежно следуя написанному Шекспиром. Соблазн извлечь смысл только из текста можно было бы счесть простодушным заблуждением, если бы речь не шла об изощренном и опытном мастере с мировым именем. Впрочем, уговорить зрителей быть наивными неофитами, согласными довольствоваться "свежестью" сценречи и мастеровитостью разводки мизансцен, не удалось бы даже ему.

Получился отменный школьный спектакль. Для тех, кто не знаком с пьесой, кто понятия не имеет о "Гамлетах" Любимова и Някрошюса, не говоря уже о Питере Бруке или, упаси Бог, о Гордоне Крэге. Шекспировский материал, вообще говоря, путаный и неподдающийся банальным мотивировкам, усваивается на спектакле Штайна очень легко. Потому что изложен хорошими актерами. Говорят, немецкий гость очень полюбил русских актеров. Видимо, эта любовь помешала ему поставить им более сложные задачи, достойные их реальных возможностей.

За редкими исключениями (собственно говоря, их два: небанально решенные Полоний Михаила Филиппова и первый актер Владимира Этуша), персонажи смотрятся ожившими иллюстрациями к адаптированному шекспировскому толкованию. Вот циничный злодей Клавдий (Александр Феклистов), преследуемый страхом высшей кары. Вот таинственный, облаченный в белый балахон призрак, раскрывающий Гамлету тайну своей смерти (Михаил Козаков). Вот быстро забывшая убитого мужа и по-женски слабая Гертруда (Ирина Купченко). Вот верный и умный Горацио (Алексей Зуев). Вот несчастная Офелия (Елена Захарова), чья любовь поругана и рассудок помутнен. Вот, наконец, только что спрыгнувший с бэтээра решительный омоновец Фортинбрас (Максим Дрозд) в пятнистом камуфляже с автоматом наперевес.

Вот Гамлет. Если кто-то сомневался, что Евгений Миронов едва ли не самый интересный русский актер своего поколения, теперь может убедиться в этом окончательно. Как и положено принцу датскому, его Гамлет то решителен, то растерян, то меланхоличен, то собран, то по-детски наивен, то страдальчески мудр. Разгадать, каков же мироновский Гамлет, можно по сцене встречи с Розенкранцем и Гильденстерном. Трое друзей устраивают небольшой концерт. Но если гости принца извлекают искусственные звуки из электрогитар, то Гамлет играет на "живом" саксофоне. Он, по Штайну, – живой, молодой и свежий человек, столкнувшийся с подлостью, предательством и жестокостью мира "отцов" и от них в конце концов погибающий. Безупречно верная трактовка. Из того же самого учебника.

"Все это не ново", – признается сам Штайн в пространном письменном вступлении к спектаклю. Очевидно, его странный просветительский пафос порожден российской навязчивой любовью к нему. Штайну в России часто льстят, что он "самый русский из немецких режиссеров". И кто только обманул Штайна, убедив его, что молодая русская публика "знает Шекспира понаслышке, но не знакома с его разносторонними, поразительными, театральными чудо-произведениями"?