ГАМЛЕТ НАШЕГО ВРЕМЕНИ

Журнал "Знамя" №2
02.1999
Анна Генина

Начало театрального сезона 1998-99 гг. в Москве было ознаменовано сразу двумя премьерами "Гамлета" – с интервалом в несколько дней появились постановки Роберта Стуруа в "Сатириконе" и Петера Штайна, который создал свой спектакль с российскими актерами на сцене театра Российской армии (проект Международной конфедерации театральных союзов). Вряд ли это просто совпадение – в "датском королевстве" и в наших душах настолько неладно и скверно, что мало-мальски думающие люди испытывают настоятельную потребность разобраться – в окружающем мире и в себе самих, для чего Шекспир подходит как нельзя лучше. Ну а для режиссеров и актеров "Гамлет" был и остается одной из самых притягательных пьес мирового репертуара – особенно для исполнителя главной роли.

...

К сожалению, "Гамлет" Штайна шел в Москве меньше месяца. Чем дальше отодвигается этот спектакль в прошлое, тем больше хочется его посмотреть снова – так много смысловых и художественных пластов скрыто во внешне простой постановке, что с одного раза осознать и обдумать все невозможно. Первое, что отмечает сознание, – узнаваемость персонажей. Мы таких каждый день видим на экранах телевизоров, и Шекспир, похоже, писал хронику России на рубеже тысячелетия. Вчерашний партаппаратчик, достигший высшей власти и научившийся носить дорогие костюмы и галстуки и говорить красивые слова об интересах державы, – таков Клавдий в отточенном исполнении А. Феклистова. Почувствовавшая вкус дорогих нарядов и драгоценностей, не желающая прощаться с молодостью и личной жизнью, но не ставшая от этого счастливой Гертруда (И. Купченко). Референт при любой власти Полоний (замечательная работа М. Филиппова). Вчерашние кумиры андеграунда и вольнодумцы Розенкранц и Гильденстерн, которые сегодня сыграют в поддержку любого политического лидера – лишь бы хорошо заплатили. Любимцы публики – актеры, которые вместо возвышающих душу спектаклей играют пошловатые, но кассовые представления – а что поделаешь? – кто платит, тот заказывает... И дети державных родителей – Гамлет, Офелия, Лаэрт, которых воспитывали в дорогих закрытых учебных заведениях за рубежом, где они научились абстрактной гуманистической морали, но оказались абсолютно не приспособленными к повседневной жизненной грязи. До боли знакомая картинка... но наверняка она показалась бы знакомой (может, не так трагично) сегодняшним американцам, англичанам, датчанам. Потому что за пластом сиюминутной узнаваемости стоит пласт вневременных, вечных проблем, и Штайн абсолютно верно выявил зерно конфликта, из которого вырастает пьеса: чистая, неиспорченная душа рано или поздно соприкасается с внешней жизнью, где нет места иллюзиям, где ни во что не ставятся (даже если провозглашаются) моральные ценности, и тогда надо или смириться, пойти на один компромисс, другой, третий... и утратить чистоту своей души, и стать как все, или – погибнуть. Иначе никак не получается. И потому так горько жалуется саксофон Гамлета – плохо ему, потому что хотел бы уберечь свою душу – да не выходит... И погибают одна за другой чистые души, не выдержавшие испытания реальностью, сошедшие с ума, в минуту слабости согласившиеся на подлость, на месть и не сумевшие жить с этим, – Офелия, Лаэрт, Гамлет. А на смену им идет молодое поколение, которое не знает сомнений и мук совести, – накачанные мускулы проложат им дорогу наверх, и душевных терзаний не будет.

Спектакль Штайна обращен к той части наших душ, которая осталась еще по-детски чистой, незамутненной, не отягощенной постыдными компромиссами и сделками с самим собой. Он заставляет задуматься – как мы задумывались когда-то в юности – о смысле бытия, о бренности земных сиюминутных выгод, о вечном. Это спектакль с очень добрым и высокоморальным (в самом лучшем смысле этого слова!) посланием, и за это тем, кто его поставил и играл, – спасибо. Но он хорош и как произведение театрального искусства. Отказавшись от деления театра на сцену и зрительный зал, посадив публику на сцене и оставив актерам небольшое пространство в центре и по периметру за рядами, Штайн добился эффекта зрительского соучастия в происходящем. Отказавшись от декораций, Штайн акцентировал внимание на игре актеров, на текстах Шекспира. В такой постановке не спрячешься за трюк, за внешний приемчик. Здесь работает только высочайшей пробы профессионализм и мастерство актеров, оставшихся наедине со зрителем и словом. И нам подарили это чудо истинного театра.

Каждое слово шедевра было отмыто до первозданного блеска и смысла, и Слово царило на этом спектакле. Слово рождало жесты, взгляды, пластику; слово на наших глазах творило историю. Хорош был весь актерский ансамбль, но лучше всех был Евгений Миронов – Гамлет (что, наверное, и закономерно, потому что в каком-то смысле это пьеса одного героя). Удивительное создание – полный жизни, готовый смеяться, трепаться с друзьями, пропадать ночи на дискотеке – словом, так похожий на всех своих сверстников; а в то же время так не похожий – такой мечтательный, так глубоко чувствующий, такой ранимый, способный так глубоко и трепетно любить и так истово ненавидеть; и принц по рождению и поведению... Какое счастье, что режиссер и актер увидели сегодня такого Гамлета – это дарует нам надежду.