КОМЕДИЯ О НАСТОЯЩЕЙ БЕДЕ

Газета "Время новостей"
20.06.2000
Ольга Егошина

Английский режиссер увидел в "народной драме" схватку авантюристов

Новый проект конфедерации театральных союзов, "Борис Годунов" в постановке известного английского режиссера Деклана Доннеллана, продолжает курс на масштабные театральные события, начатый постановкой "Орестеи" Петера Штайна. Театральный марафон (в июне планируется сыграть 10 спектаклей) уже перевалил за половину. К сожалению, организаторы допустили просчет: помня по предыдущим гастролям особую любовь москвичей к Доннеллану, в этот раз они не слишком занимались рекламой, и потому зал МХАТа им. Горького удивляет пустыми местами. При том, что пресса сочла спектакль удачей сезона.

Среди версии названия пушкинской пьесы была и такая – "Комедия о настоящей беде московскому государству...". Этот оставленный поэтом вариант кажется самым точным определением жанра, в котором работает Деклан Доннеллан. Стремительный, легкий, озорной и бесстрашный спектакль соединяет точность прочтения пушкинского текста с некоторой долей бесцеремонности. Помост, с двух сторон которого сидят зрители. Несколько статистов плюс фонограмма далекого гула изображают народные толпы. Персонажи одеты в современные пиджаки и галстуки, солдаты в хаки, генералы в галифе и при орденах. Пимен (Игорь Ясулович) печатает на стареньком ундервуде. В корчме – накрытые клеенкой столики, по телевизору гоняют мультфильмы, на встрече со своими приверженцами Лжедмитрий использует микрофон...

Роковой для России XVII век увиден Доннелланом веком авантюристов и самозванцев: самозванец Гришка Отрепьев, но самозванец и Годунов. Актеры, за исключением Александра Феклистова (Годунов) и Евгения Миронова (Отрепьев), играют по нескольку ролей, меняя костюмы, акценты: шлюха-официантка из кабачка окажется Мариной Мнишек, Пимен обернется польским паном и т.д. Обманы, подмены, оборотни, борьба честолюбий и алчности... Россия кажется Эльсинором, в котором нет Гамлета. Здесь после поцелуя и объятий на шею набрасывают петлю, а, вырываясь от патруля, Самозванец убьет Пристава коротким ударом в шею. И страшным будет не само убийство, а сноровка, с которой нанесен удар.

Рассказывая о замысле постановки "Бориса Годунова", Деклан Доннеллан заметил, что "эта пьеса полна фантастических моментов, меняющих существо дела. Скажем, сцена у фонтана, когда Марина понимает, кто такой Лжедмитрий, и говорит себе: он станет тем, кем я захочу! Это одна из самых фантастических сцен в театральной мировой литературе". В спектакле сцена у фонтана стала едва ли не лучшей. Объяснение Самозванца и Марины Мнишек построено по законам воинской схватки. Две воли бьются, стараясь подчинить себе другого, используя любые средства: сарказм, гнев, мольбы... Смена интонаций обозначает смену лидера. Вот наступает и почти растаптывает Лжедмитрия Марина, вот он берет инициативу и устало произносит: "Царевич я. Довольно. Стыдно мне пред гордою полячкой унижаться"... Страстная, интимная сцена заканчивается в бассейне. Отжимая мокрые брюки, шаря по дну в поисках запонок, Лжедмитрий откомментирует: "Змея".

Пожалуй, Самозванец – одна из лучших театральных ролей Евгения Миронова. Пушкинский стих, не теряя ни ритма, ни сложных синтаксических ходов, звучит с естественной легкостью, после которой проза кажется неестественно тяжеловесной. В Самозванце Миронова есть реактивная стремительность смены душевных состояний и внутренняя пластичность, позволяющая в любых обстоятельствах чувствовать себя естественно.

В пушкинской трагедии два главных героя, Самозванец и Борис, ни разу не встречаются друг с другом. Доннеллан их почти не уводит с помоста. Странно сближенные (Борис стал в спектакле моложе, Самозванец старше), они кажутся братьями: удачливый, летящий младший и потерявший кураж и счастье старший. В последней сцене, рядом с заснувшим Самозванцем на помост уложат умершего Бориса, а действие будет продолжаться дальше, летя к финальному: "Народ безмолвствует".

Английский режиссер оставил за скобками непременную задачу русских постановщиков: выразить "судьбу человеческую, судьбу народную", но собственно дух и ритм пушкинской драмы уловил, как, пожалуй, никто до него.