За Гамлета-Миронова заломили 900 грн., а он оказался дороже

... Недавний "Гамлет" – высочайший образец театральной культуры (режиссер – Петер Штайн), неоспоримого актерского мастерства (Миронов, Купченко, Этуш, Феклистов). Образец пусть не для подражания, но для восприятия. Зритель хоть иногда должен ощущать, как пахнет, как пульсирует, как ранит, как очищает театр настоящий, а не мнимый, навязываемый временщиками. Не сомневаюсь, что заинтересованные столичные театралы, едва уткнувшись глазами в кассах в эту цифру – 900 грн. за билет, пришли в отчаяние: "А если хочу пойти в театр не один, а с женой, с подругой, с ребенком? Тогда получается, что 900 нужно умножать на два, на три, на четыре? Да пропадите вы пропадом вместе со своими классиками и современниками!"

В сердцах излитый выше пафос, повторюсь, адресован так называемым "прокатчикам"-"перекупщикам", транспортирующим театры из Москвы в Киев, и чиновникам-депутатам от культуры, которые должны хватать за руку фирмачей, потерявших стыд и совесть. Послание в иной тональности – артистам и режиссеру...

Thank you very much, герр Петер Штайн, господа Мироноff, Феклистоff, Купченко и все-все-все.... С 19.15 до 22.15 в субботу по киевскому времени вы доказывали, что даже сегодня, во времена распиаренных пошляков и шарлатанов, которые выпускают из Шекспира кишки, выгрызают из него печень, выставляют дегенератом (который ругается матом или ходит без трусов), даже сейчас, в эту тотальную пору сценической чепухи, когда театр уже нужно защищать от "театра" – так вот, этот же театр все-таки может оставаться неразменной художественной ценностью безо всякого подобострастного угождения тусовочным вкусам.

...Редки примеры, когда спектакль выстроен как сложное и в то же время ясное переплетение движущейся реальности (в данном случае – по принципу киномонтажа). Спектакль ироничный и горький, обрывающийся на ноте отчаянной, сердечной, когда в финале Призрак, сняв свой саван, покрывает им Гамлета и склоняется над сыном в сдавленных рыданиях. В двух шагах от лобного места (помостика, на котором играют артисты) становится жутко от очевидной, но скрытой шекспировской мысли: может, лучше бы Призрак и не давал в руки ребенку оружие знания – и скорбь уменьшил бы, и жизнь сохранил... Давно не помню, чтобы "Гамлет" звучал так интимно и чувственно, чтоб даже образ Горацио вдруг оказался рельефным...

Ждали, что Миронов будет и в Гамлете Мышкиным. Он же сыграл не князя, а то, что в шекспировском сюжете всегда на поверхности, но мало кто этот мотив вытягивает наружу, шарахаясь в иные бездны. Миронов играет Гамлета как обиженного сына, как Маленького принца (из Экзюпери), который расчищает Данию-планету и Данию-тюрьму от миражей и баобабов. Принцу Миронова всегда будет 23. А 24 не наступит никогда. Он родом из детства. И им чаще движет сыновья (почти детская) обида (убили папу, украли маму, нарушили привычный ход вещей). И юношеский максимализм уже рождает катастрофу – вселенскую и частную. Еще немного, совсем чуть-чуть – и от негодования, отчаяния, протеста он шпагой или саблей начнет кромсать всю мебель в датском королевстве, как это сделал в московской квартире юный герой его учителя Олега Табакова в розовской пьесе 50-х.

Игра Миронова – маневр обреченного под градом свинцовой картечи. Игра Миронова – крик саксофона, в котором раскурочили металл. Игра Миронова – умение скульптора лепить из старых слов новые смыслы и ощущения, как это и происходит в эмоциональной "постельной" сцене с Гертрудой (замечательная работа Купченко) или в дуэли с Лаэртом ("Маманя!" – как бы между прочим бросает принц на пороге погибели).

В некоторых случаях эффективней подробного описательства бывает цитирование: "Но мне всего дороже гений, разлитый в жизни ваших глаз" (русский поэт Вячеслав Иванов).