Уже одно наличие в России такого режиссера, как Валерий Фокин, свидетельствует, что русский театр жив и здоров. Он, конечно же, не единственный, с ним разделяют внимание публики другие талантливые постановщики – как старожилы, так и множество новичков. Но Фокин, которому этой весной исполнилось 50, находится в отдельной категории. И суть не в том, кто лучше. Суть – в индивидуальности, собственном виденьи, стиле. У Фокина этих качеств в избытке, и когда он в ударе, то способен творить великое искусство и головокружительный театр.

Проблески величия есть и в новой постановке режиссера по пьесе Э. Радзинского "Последняя ночь последнего царя". Здесь властвует все тот же пир фантазии, выведший недавние фокинские "Превращение" и "Номер в гостинице города N" в разряд театральных событий, но при этом создается ощущение, что такое ты видишь впервые.

Фокин снова контролирует происходящее "от" и "до". Мы заходим в цирк-шапито, из которого раздаются звуки рукоплесканий, рык мотоциклов и барабанная дробь, и ищем свои места под взглядами акробатов, кувыркающих на трапециях. Устроить "цирк" из истории убийства последней царской семьи – дерзкий, почти шальной ход, но оправдание ему можно найти и в гибкой, хоть и не особо захватывающей пьесе Радзинского, и в личном отношении режиссера к историческим событиям, породившим этот кровавый акт.

Тема спектакля – не столько гибель Романовых, сколько исследование личной этики двух людей, непосредственно причастных к убийству: Якова Юровского, бывшего фотографа, стрелявшего в царя, и Федора Лукоянова, или "товарища Маратова", местного председателя ЧК. Совершенно фантастическая способность Юровского отгораживаться от угрызений совести делает его похожим на клоуна, в то время как Лукоянов – некий канатоходец, шатко балансирующий между революционной догмой и моральной ответственностью. Действие начинается с визита Лукоянова (Евгений Миронов) в больницу, где умирает Юровский (Михаил Ульянов). Лукоянов, терзаемый своей мрачной ролью в истории, пришел искать правду о той последней ночи; туповатый и неспособный к самоанализу Юровский мечтает только о снотворном. Из их разговоров и споров возникают образы царской семьи.

Николай (Александр Збруев) и Александра (Ирина Купченко) показаны в безмятежном, идиллическом свете, словно в заточении они обретают, наконец, возможность быть просто мужем и женой. Николай ласково посмеивается над недостатками дочерей, Александра тихо поверяет мужу, что зашила бриллианты в детское белье. Именно поэтому, кстати, оказалось непросто убить наследников: пули отскакивали от них, словно дети были в доспехах.

То уходящее в сторону, то рвущееся вперед действие колеблется между палатой Юровского и камерой Николая и Александры. Появляются царевны в образе изящных балерин. Выход больного гемофилией царевича Алексея в костюмчике моряка по-цирковому эффектен – мальчик обходит арену по кругу, как бы собирая аплодисменты. В то время как сестры танцуют и поют какой-то вздор, Алексей резво перепрыгивает через кровать убийцы своего отца. В этом прыжке – грация и торжество, но повторяясь еще раз, когда повествование оборачивается мраком, трюк обретает жгучий эмоциональный накал. В этом сила Фокина: он мастерски манипулирует неожиданными и, на первый взгляд, незначительными деталями, которые усиливают эмоциональное воздействие спектакля. Рука об руку с режиссером работает композитор Александр Бакши, чья то судорожная, то тревожная, то комичная музыка (звучащая на сцене и вне ее в исполнении струнного квинтета Татьяны Гриденко "Академия древней музыки") создает контрапункт, дополняющий визуальный ряд.

Миронов – катализатор спектакля. Его интерпретация характера Лукоянова простодушна и в то же время глубоко проницательна. Вспоминает ли он об очаровавшей его Александре, не веря и мучаясь ее гибелью, горланит ли в бессильном отчаяньи народные песни – Миронов находится в полной гармонии и с моральным исследованьем Радзинского, и с нестандартным решением Фокина.

Збруев в роли Николая обнаруживает спокойное, подкупающее достоинство и ощутимую сердечность. Александра в исполнении Купченко обладает внутренней красотой и благородством, которые не может пошатнуть даже редкий срыв в наигранную истерику. Намного более проблематичен Юровский Ульянова. Прославленный актер и публичный деятель здесь, похоже, в замешательстве и не в своей тарелке: он не погружается в роль, да и не создает образ клоуна, чего, судя по всему, добивался Фокин.

Но сама постановка, совмещающая драму, балет, музыку и цирк, – масштабнее и глубже, чем чье-либо отдельно взятое исполнение (за исключением, пожалуй, мироновского). Этот глубоко затрагивающий и побуждающий к размышлениям взгляд на российское наследие – очередная жемчужина в короне художника в расцвете творческих сил.


[Перевод Ольги Стулень для Официального сайта Евгения Миронова]