УБИЙСТВЕННО РАЗОБЛАЧИТЕЛЬНЫЙ "ГОДУНОВ"

Газета "Лидер"
24.07.2009
Джон Солтес

Политическая пьеса Пушкина "Борис Годунов" на фестивале Линкольн-центра в Нью-Йорке в этом году получила новую жизнь. Рассказ о борьбе за власть и политических интригах в Кремле после смерти Ивана Грозного – исторический, но уроки, которые можно из него вынести, как будто списаны с сегодняшних газетных заголовков.

Сцена временного зала Park Avenue Armory, на которой недавно шел фестивальный "Les Ephémeres", длинна и пуста. Когда в начале действия зрители рассаживаются на деревянных скамейках, на сцене монахи уже поют на русском языке (на дисплее передаются субтитры на протяжении всего спектакля) и в воздухе витает запах ладана.

У Доннеллана, режиссера двухчасового спектакля, действие начинается стремительно и без обиняков. Царь мертв, и Борис, поднявшийся из низов под пристальным вниманием Грозного, делает ход, чтобы стать следующим царем. Средства, которыми он добивается цели, чудовищны: в пьесе они не показаны, но ходят упорные слухи, что Борис спровоцировал убийство сына Ивана, законного наследника престола. Историческая основа сюжета и все его детали, если таковые требуется, обширно представлены в программке.

Теперь, когда Борис коронован и его окружение находится в прекрасном расположении духа, центр повествования перемещается на послушника Гришку, прислуживающего старому монаху, который стучит на пишущей машинке, слагая летопись ошибок и блеска русской истории. (К сожалению, летописец – возможно, символизирующий самого Пушкина – рано сходит со сцены и не возвращается. Кропая свой рассказ, он добавляет ощущение интерпретации событий, как будто сам пишет то, что происходит на сцене. Но резонанс, который этот персонаж мог бы добавить постановке, исчезает с его уходом.) Узнав об убийстве, обеспечившем Борису путь на престол, Гришка решается выдать себя за якобы убитого наследника и начинает революционную кампанию в соседствующей Польше. Поверив, что царевич жив, Борис мучается прошлым и боится будущего.

Пьеса играется в современных костюмах, на персонажах – пиджачные пары или простое платье. Превалирует шекспировский тон, напомнивший мне "Юлия Цезаря", хотя изобретательная инсценировка больше похожа на недавние "Черные часы" в бруклинском St. Ann's Warehouse. Длинная сцена-помост, пролегающая между зрителями, создает ощущение текущего и непрерывного пространства и времени. Одна сцена может закончиться на одном конце помоста, а переход к следующей уже идет на другом. Часто сама публика, словно старомодная галерка, вовлечена в игру: актеры обращаются непосредственно к зрителям с монологами и революционными выкриками.

Одна из наиболее трогательных сцен спектакля – встреча Гришки с дамой его сердца Мариной, разыгранная у небольшого бассейна в центре помоста. Герои игриво брызгаются, секретничая как пара подростков. Гришка заходит так далеко, что признается Марине, что он – самозванец и не имеет законного права на престол. Марина, мечтающая стать царицей, проникается к нему отвращением, но, будучи реалисткой, быстро успокаивается. Какое имеет значение, что Гришка не тот, за кого себя выдает? Пока народ верит в него, он может быть кем угодно.

Неожиданность этой любовной интриги и общая суматошность пьесы несколько вредят эмоциональному воздействию спектакля. Резкая смена настроений, внезапно портящиеся отношения – иногда даже субтитры не успевают за темпом действия. Но как только "Борис Годунов" обживается на сцене, история оказывается на редкость своевременной и убийственно разоблачительной.

Международный чеховский фестиваль, поставивший спектакль – желанное дополнение звездного списка нынешнего Фестиваля в Линкольн-центре.


[Перевод Александры Десятсковой для Официального сайта Евгения Миронова]