В Москве одновременно выходят два "Гамлета". И Штайн, и Стуруа немного нервничают по поводу своего невольного соперничества.

— Я не знаю, как объяснить нынешнюю эпидемию "Гамлетов". Но я уверен, что мой план ставить "Гамлета" родился раньше.

Это говорит Петер Штайн, немецкий режиссер, удостоившийся прижизненного эпитета "великий".

— Мы с Костей Райкиным решили делать "Гамлета" еще полтора года назад – задолго до Штайна. Кроме того, я ведь уже ставил "Гамлета" в Грузии.

Это говорит Роберт Стуруа, знаменитый грузинский режиссер, чьи шекспировские постановки восхитили даже пристрастных англичан.

— Ну, будет у Штайна спектакль лучше. Ну и что? Я замечал, что, когда я ставлю какую-то пьесу, другой тоже начинает ее ставить.

Это Стуруа.

— Со мной такое часто было. Я много лет собираюсь ставить какую-то пьесу. Потом, наконец, такая возможность предоставляется – и одновременно со мной еще три известных режиссера за нее берутся.

Это Штайн.

Странное совпадение: и Штайн, и Стуруа сделали "Гамлета" не у себя на родине, а в Москве.

— Почему я приезжаю сюда так часто? Я и сам не знаю, – пожимает плечами Петер Штайн. – Знаю только, что уже два с половиной года своей жизни я провел в России и уже не мыслю себя без того опыта, который здесь приобрел. Я никогда не взялся бы за постановку "Гамлета" в Германии. А здесь, в этой стране, я не понимаю языка и, может быть, поэтому чувствую себя смелым, когда берусь за пьесу, которую уже столько раз ставили. Кроме того, "Гамлета" можно делать только тогда, когда у тебя есть актер на главную роль. В Германии я сейчас таких актеров не знаю. А здесь есть Женя Миронов.

— Я бы не стал ставить "Гамлета", если бы не было Кости Райкина, – говорит Стуруа. – Он может сыграть все – от фарса до трагедии.

В 1994 году Штайн работал с Мироновым над "Орестеей" и уже тогда подумал, что из него мог бы получиться интересный Гамлет, соединяющий меланхолию и агрессивность. Стуруа предложил Райкину сыграть Гамлета после того, как пару лет назад они отказались от идеи делать в "Сатириконе" гоголевского "Ревизора". Евгению Миронову – тридцать два. Константину Райкину – сорок восемь. Шекспировскому герою – тридцать.

— Гамлета обязательно должен играть молодой актер, – утверждает Штайн. – Ведь это история молодого человека. Женя уже не ребенок, но выглядит он очень молодо. Он сохранил ту наивность, которая нужна для этой роли. Мой Гамлет всегда, в каких бы передрягах он ни побывал, остается чистым, как бриллиант, который, даже упав в грязь, сохраняет свою чистоту.

— Райкин, конечно, не так молод, как написано у Шеспира, – говорит Стуруа. – Но в нем есть что-то мальчишеское. И выглядит он тридцатипятилетним. Когда я предложил Косте сыграть Гамлета, он сказал, что ему уже поздно. А я ответил, что это его последняя возможность, потому что через пару лет уже действительно будет поздно. Костя согласился после долгих сомнений. Если бы события трагедии происходили с семнадцатилетним юношей, это была бы совсем другая история. Тридцатилетний человек способен разобраться в жизни. Мой Гамлет проходит через круги ада и начинает грешить. Он не может быть чистым человеком, потому что, идя к свое цели, он оставляет за собой трупы.

Петер Штайн сделал спектакль о страданиях чистоты. Стуруа сделал спектакль об очищении страданием. Штайн выбрал Чулпан Хаматову на роль Офелии, потому что искал актрису, которая производил впечатление невинности. ("Реальность сегодня такова, что найти невинность -невозможно", – ворчит Штайн.) Стуруа брал Наталью Вдовину, потому что искал Офелию взрослую и умную.

В истории театра бывали Гамлеты шестидесятилетние и двадцатилетние, сильные и слабые, выбирающие "быть" и решающие "не быть", красавцы и уроды. Ничего нового придумать, наверное, невозможно. Но мы все равно пойдем на спектакли, потому что, если два крупных режиссера в возрасте короля Лира одновременно произнесла хрестоматийную фразу "мой Гамлет", – вопрос "идти или не идти" не стоит

— Мой Гамлет.

Это Стуруа.

— Мой Гамлет.

Это Штайн.