ЗАСЛАВСКИЙ: Пять дней подряд в культурном центре СТД шел шестичасовой спектакль Эймунтаса Някрошюса "Вишневый сад". Сегодня у нас в гостях исполнители главных ролей Инга Стрелкова-Оболдина, которая играет Варю, и Игорь Гордин, который в спектакле играет Петю Трофимова. Здравствуйте! Вы как-то не очень выглядите усталыми. Хотя, если приглядеться, можно увидеть черты бессонных ночей, потому что спектакль кончался за полночь, а после последнего спектакля, 14 июля, овации длились до часа ночи. То-есть. реплику в конце спектакля "Главное – не опоздать на поезд" люди не восприняли буквально и совсем не боялись опоздать на метро.

ГОРДИН: Да, что удивительно, на последнем спектакле практически полный зал досидел до 00.30, хотя мы думали, что к концу уже никого не останется. Я вообще благодарен всем зрителям, которые потратили свое время и высидели шесть часов, что требовало больших душевных усилий.

ЗАСЛАВСКИЙ: Вы брали какие-то уроки у Евгения Миронова, у которого был похожий опыт: он играл в 8-9-ти часовом спектакле Петера Штайна "Орестея"?

ГОРДИН: Мы узнавали, спектакль шел семь часов пятнадцать минут.

ЗАСЛАВСКИЙ: Он вам что-нибудь рассказывал? Как нужно распределить время?

ОБОЛДИНА: Нет, на самом деле, уроков каких-то не было. Первые прогоны нашего спектакля шли гораздо дольше, чем шесть часов. Когда мы прогнали первый раз спектакль, то мы кричали: "Ура! Мы победили "Орестею"".

ГОРДИН: Первый прогон шел 7,5 часов. Женя рассказывал, что на "Орестее" был более щадящий график. Спектакль играли в два вечера. Они не играли каждый день по восемь часов подряд.

ЗАСЛАВСКИЙ: Когда проект только начинался, вы говорили о длительности спектакля? Някрошюс предполагал, что это будет так долго? Хотя, конечно, его "Гамлет", его "Отелло" тоже шли 4-5 часов, но все-таки это не 6,5.

ОБОЛДИНА: Все уже знали, что у Някрошюса не бывает маленьких спектаклей. Когда он взял такое произведение, было заведомо понятно, что это будет большое полотно. Но он тоже не предполагал, что это будет так долго. Нарабатывалось какое-то творческое "мясо", и за временем не следили. У него есть такая манера – репетировать очень подробно, долго, даже как-то искусственно растягивая сцены, возможно, чтобы осознать все лучше. А потом уже он нарочито делает все более плотным.

ГОРДИН: Вначале он сказал: "Нет, я не хочу длинный спектакль. Я постараюсь сделать короткий ". Но не получилось.

ЗАСЛАВСКИЙ: Мы привыкли к тому, что Някрошюс не слишком деликатен с авторским словом, и Шекспира он сокращает весьма свободно. А здесь, то ли потому, что все это происходит на родине Чехова, то ли потому, что спектакль Фондом Станиславского приурочен сразу к двум или даже трем круглым датам, каждое чеховское слово, по-моему, остается на том месте, где оно Чеховым поставлено.

ГОРДИН: По-видимому, ему было самому интересно весь текст освоить. Ведь Някрошюс человек азартный. Конечно, можно было взять какие-то ключевые сцены и вещи и уже их разрабатывать. Но ему было интересно именно каждую реплику повернуть по-своему и обжить.

ОБОЛДИНА: Ну, и, конечно, то, что он осваивает такой материал здесь, в России, это тоже накладывает определенные обязательства. Он очень часто говорил, что у себя бы он бы так сделал, а здесь, может быть, сделаем мягче.

ЗАСЛАВСКИЙ: Когда приезжает Някрошюс, время от времени у нас помимо обсуждения самих спектаклей начинается дискуссия о том, насколько в своей новой работе Някрошюс более русофобский или менее, любит он Россию или не любит. Вы вступали с ним в такие разговоры, спорили об этом, или вы вообще этой темы старались не касаться ?

ГОРДИН: Мы не чувствовали таких настроений. По-моему, это уже давно пройденный этап в творчестве Някрошюса. Если он когда-то и возникал, то уже прошел.

ЗАСЛАВСКИЙ: Но в "Носе" это было.

ГОРДИН: Да, это был 1991 год. Но прошло уже больше десяти лет. Сейчас это его совсем не волнует. Вообще мне кажется, что во многом Някрошюс ставил спектакль о своей земле, о своем детстве, о Литве. А мы, русские, играем о своем детстве, о своей земле.

ЗАСЛАВСКИЙ: Вы читаете рецензии? Такого количества рецензий, которые вышли буквально на утро после премьеры, давно уже не было. Вышло сразу 17 или 19 статей.

ГОРДИН: Это наша самая большая боль. К сожалению, это был такой неприятный момент, потому что критиков нельзя пускать на второй прогон. Спектакль был еще абсолютно не готов. И за те семь раз, которые мы успели его сыграть, он вырос, встал на ноги и теперь делает только первые шаги. Вот сейчас как раз критики могли бы придти. Но, к сожалению, они увидели не готовый спектакль. Я надеюсь, что критики и люди, которые побывали на первых прогонах, придут осенью на большую сцену и увидят настоящую премьеру.

ЗАСЛАВСКИЙ: Мне кажется, что этот спектакль вообще невозможно понять по одному разу. Някрошюс делает такие огромные полотна, где каждая минута максимально заполнена. И чтобы это понять, увидеть, расшифровать для себя, почувствовать, нужно какое-то время. Потому что когда работы так много, оценить это все за шесть часов даже нечестно. Какой у вас график выработался за время репетиций, хотя их было всего 47?

ОБОЛДИНА: Эти 47 репетиций были как 247. Мы репетировали с 10.30 утра до 19.00-19.30, при этом 10-15 минут перерыв и без выходных. Я так не работала еще никогда. Для нас это был нонсенс. Я не знаю, как этот марафон выдержали Максакова, Петренко.

ЗАСЛАВСКИЙ: У меня как-то была счастливая возможность посмотреть, как Константин Райкин репетировал с Валерием Фокиным. Он приезжал каждое утро к 10 часам, и у него была настоящая гимнастика по технике йоги. Он растягивался, и это происходило каждый день, пока шли репетиции. Еще до того, как собирались все актеры, которые приходили к 11 или 11.30. Вы делали какую-то специальную зарядку?

ОБОЛДИНА:Я думаю, что каждый готовился по-своему.

ГОРДИН: Когда у девочек был какой-то вокальный кусок, они его перед репетициями и разбирали.

ОБОЛДИНА:Миронов поет романс перед репетицией. ...