...

— Вы заняты в спектакле "Рассказы Шукшина". Как Вы попали на этот проект?

— Я пришел на кастинг к Алвису Херманису. В РАМТе выпускали спектакль "Берег утопии", мы с другими актерами практически жили в театре. Я прибежал на кастинг буквально на 15 минут и увидел очень интересного человека. Он сразу меня к себе расположил, я видел, что я ему интересен. Алвис задавал вопросы со своей точки зрения, мы поговорили о Шукшине, что я читал, как я к нему отношусь. А Шукшина я обожаю, как говорит Херманис, это наше золото, которое только нужно достать и гордиться им. То, что происходит в его рассказах, происходит у каждого из нас внутри. Мы всего этого боимся, все это прикрываем, а должно быть как раз наоборот – та чистота, правда, вера, любовь, которая там есть, обязательно должна выноситься на поверхность и должна звучать. Вот так мы поговорили, потом мне позвонили и сказали, что меня приглашают в проект. Кроме меня, в коллектив вошли Евгений Миронов, Чулпан Хаматова, Дима Журавлев, Юлия Пересильд, Юлия Свежакова, Александр Новин. Мы начали работать, провели несколько репетиций, а потом поехали на Алтай.

— Поехать на Алтай, на родину Шукшина, – чья это была идея?

— Это идея Херманиса и Миронова. (Улыбается.) Они же взаимосвязаны, естественно, и решали они все это вместе. Алвис молодец, он знает, чего хочет, и он набрал очень хорошую команду. И в процессе работы всегда к нам прислушивался. А после нескольких репетиций мы поняли, что все на своем месте, энергия каждого дополняет общую энергию.

— Как Вы считаете, эта поездка сильно вам помогла?

— Да. Алтай произвел потрясающее впечатление. Я вообще деревенский человек, думал, меня удивить деревней невозможно. Но! Алтай – это красота, это природа. Река Катунь... Когда мы взобрались на гору Пикет и увидели вид сверху, я понял, что только там можно было написать "Я пришел дать вам волю". Там люди другие, открытые, у них совсем другие глаза. Имя Шукшина для них – святое. После этой поездки мы очень сплотились.

— Саш, рассказы Шукшина были написаны почти полвека назад, времена с тех пор изменились. Чтобы почувствовать атмосферу, которую он описывал, вам достаточно было прочесть текст и побывать на Алтае? Или вы дополнительно разговаривали с современниками, смотрели фильмы?

— Атмосфера не сильно поменялась. У Шукшина в рассказах есть конфликт между городом и деревней – он был всегда и он будет всегда, просто сейчас он не такой острый. Те же самые проблемы, что описывал Шукшин, сохранились и сейчас, просто мы здесь, в Москве, их не замечаем. Мы вечно гонимся за чем-то и, в конечном итоге, не живем, а существуем. А на том же самом Алтае люди живут, и это не громкие слова. Они ставят стол на берегу реки Катунь и празднуют свадьбу или день рождения, берут гармонь и поют песни. Частушки, использованные в спектакле, мы там записывали. Конечно, поездка на Алтай нам всем очень помогла проникнуться нужной атмосферой.

— Как Вы считаете, городским жителям было сложнее это почувствовать?

— Не поверите, у нас всего один городской житель в коллективе – Дима Журавлев. (Смеется.) Но его увидишь и даже и не скажешь, что он москвич. Поэтому на этот вопрос мне ответить сложно.

— Итак, вы прониклись там определенной атмосферой. Как Вы считаете, удалось ли вам сохранить ее в спектакле?

— Я не знаю. Но когда Лидия Федосеева-Шукшина смотрела спектакль, она сказала: "Я видела Катунь, я видела Алтай, спасибо вам". Остальное для меня не важно. Каждый раз, когда мы играем спектакль, он другой, он новый. Это потому что он живой, потому что мы не играем, как играют в казино или на скачках, а каждый спектакль проживаем заново. Я от этого спектакля огромное удовольствие получаю, от Шукшина, который всегда дает мне ощущение теплоты.

— Как проходили репетиции?

— Я люблю каждый свой спектакль, каждую работу называть одним словом. Здесь это слово – "интересно". Во-первых, потому что интересно было поработать с такими артистами. И во-вторых, интересно было попробовать себя, узнать, что я могу, чему-то научиться. И еще было по-человечески тепло, мы друг по другу скучали. Алвис хотел, чтобы это был, в хорошем понимании, студенческий спектакль. Не в смысле творчества, а в смысле внутренней отдачи. Когда у артистов горят глаза, когда все выкладываются как в последний раз. Если возникали какие-то споры, решались они всегда полюбовно. И не было никакого налета "звездности", мы все вместе делали одно общее дело – спектакль "Рассказы Шукшина". Каждый понимал, что в одном месте он должен подстраховать другого, а в другом месте ему самому помогут. Естественно, все прислушивались к мнению Евгения Витальевича и Чулпан, у них большой опыт. И я им очень благодарен за все, что я от них беру. Я очень радуюсь, когда подходит Евгений Витальевич и высказывает мне свои пожелания. Значит, есть куда расти, значит, не все равно, что у меня происходит. А когда не все равно, что происходит, что может быть лучше этого?

— Алвис Херманис – прибалтийский режиссер. Как Вы считаете, нет ли в этом некоей иронии судьбы – в том, что исконно русского писателя Шукшина ставит европеец?

— Что же поделать, если человек из Европы приехал и сказал: у вас есть валюта, которую вы забыли, надо с русскими артистами поставить что-то русское. Что русское? Шукшин. В рассказах Шукшина есть исконно русская боль, которая внутри каждого русского человека сидит, необъяснимая какая-то боль, тоска, которая иногда прорывается. Не депрессия, а тоска русская, она в крови у нас, по венам течет... хочется широты, хочется заорать: "А-а-а!", понимаете? Я пришел дать вам волю... И я на горе орал от захлестывающей свободы. Вот это и есть свобода, понимаете? Вот это все, что в нас сидит, у Шукшина кровью написано... Мы сейчас и так потеряли все – веру потеряли, любовь потеряли, надежду. Но это же плохо! Так ведь не может быть. А Шукшина почитаешь и понимаешь: она есть. И вера эта и в любовь, и в человека, и во что-то лучшее. Да, можно отрубить себе два пальца из-за любви и сказать: "Но ведь она ж была. Ну и черт с ними, с пальцами, была же она, любовь, праздник был". Только русский человек так может. Мы же себя забыли, шоры на себя нацепили и ходим, и кажется нам, что мы очень классные. На самом же деле все так просто. Я такое счастье испытываю, когда сын рядом со мной, мне больше ничего не надо. Вот это и есть любовь, это и есть чудо мое. Я становлюсь открытым, настоящим. Вот об этом Шукшин и писал, и этого сейчас нету. Но основное-то мы еще не совсем потеряли. Может, пора вернуть это основное?

— А как Вы думаете, молодежь на спектакль потянется?

— Еще как потянется, кто ж хорошее не любит? Это же хорошее, доброе, светлое. Конечно, потянутся, потому что тебе показывают, что есть счастье, прикоснись, просто не сиди, руку протяни, возьми и все.

— То-есть, ценности не изменились?

— Ценности не могут измениться, в том-то и дело. Любовь и будет любовью, дружба – она и будет дружбой, вера – она и будет верой. Нет ценностей других, это все надуманное. Как есть десять заповедей – так и есть десять. Ни одиннадцатой не прибавляется, ни девять их не становится. Как написано – не убий, так и есть. Ничего не меняется, это мы их меняем под себя. На самом деле, если мы будем относиться к себе, как герои рассказов Шукшина относятся к себе, может быть, много чего в жизни поменяется в лучшую сторону. Может быть, иногда стоит отрубить себе два пальца, чтобы не зарубить человека? ...