В программе "Tkachenko.ua" в гостях, наверное, одна из самых заметных актрис постсоветского пространства Чулпан Хаматова

...

— Вы много играете в театре?

— Последняя премьера у меня была в Театре Наций. Режиссер Томас Остермайер, немец. Сам приехал к нам в Россию. Спектакль по мотивам пьесы Стриндберга "Фрекен Жюли" в интерпретации Михаила Дурненкова, это русский драматург сегодняшний, современный. И я играю в партнерстве с Евгением Мироновым и с Юлией Пересильд. Евгений Миронов играет моего водителя, а я играю его не совсем нормальную хозяйку. И мне было очень интересно, потому что у Остермайера больше, чем в русском театре, – не настолько, как вообще в немецком, но более чем в русском театре, – развита форма. И когда мы прочитали пьесу, мы ее читали 2,5 часа или 3 часа. Он сказал: "Так, спектакль будет идти 1 час 30 минут". Мы сказали: "Что? Это невозможно". А в итоге сейчас мы играем 1 час 40 минут, и это все из-за того, что все собрано в такую конструкцию, в такой темп, в такой ритм, в котором надо успевать еще что-то прожевать и существовать. Это было очень интересным этапом – в такую жесткую схему, достаточно формальную, успеть вложить еще какую-то душу, какие-то переживания по поводу своей героини и вообще по поводу того, что происходит. ...

— У Вас спектакль, где Вы активно танцуете. ...

— Спектакль "Бедная Лиза", режиссер и хореограф Алла Сигалова. У меня сразу после окончания института была одна мечта – работать в театре у Аллы Сигаловой. Я не знала, что это за театр. (Смеется.) Я просто понимала, что я хочу в театр, где мало слов, нет практически слов, а если и есть, то они на вес золота. И вообще все, что можно выразить, лучше выражается без слов. И когда Сигалова сказала: "Знаете, у меня есть книжка детская про то, как мальчик полюбил дерево, а потом...", я сказала: "Да!" Она пришла через неделю: "Нет, я подумала, давайте лучше Достоевского". Я сказала: "Да!" Она опять ушла. (Смеется.) Потом, когда она пришла с Карамзиным и с оперой "Бедная Лиза" Десятникова, я опять сказала "Да!" И только потом послушала музыку. Но все равно это был очень интересный проект.

— Это же все другое.

— Все другое. Есть люди, которые чувствуют пластику, чувствуют танец, они могут разгадать этот язык. Они могут увидеть отчаяние в движении, они могут увидеть крик, когда у тебя рот закрыт, а руки распахнуты. Или молчание наоборот когда у тебя. А есть люди, которые не умеют этого делать. Это то же самое, что есть люди, которые понимают стихи, а есть люди, которые не понимают стихи. И вот именно для людей, которые понимают и могут разгадать этот язык, могут отдаться ему, читать и понимать смыслы – не те, которые поются в опере, и не те, которые они знают по Карамзину. А вот те, которые в сочетании сейчас, в движении, в этой пластике рождаются. И про что спектакль. И открывается совершенно какой-то другой уровень восприятия. И такие люди, собственно, получают удовольствие. А мы на большее и не рассчитываем.

— Вам пришлось специально учиться танцу или нет?

— Нет, я там не танцую. Там у меня партнер – солист Большого театра Андрей Меркурьев. Он там танцует, а я, я... Я говорю текст. Телом. То-есть, это не танец, не хореография. Конечно, там все в жесткой форме, хореография и т.д. Но я не танцовщица и уж тем более не балерина. Это спектакль именно про то, что драматическая актриса оказалась без голоса. ...