Гость: Александр Феклистов

СЕВЕРСКАЯ: Здравствуйте, Александр. Мы собираемся поговорить о театре Доннеллана и о спектакле, который первый раз появился на московской сцене 15 июня. До 25-го его будут играть на сцене МХАТа имени Горького. Завтра спектакля не будет, а сегодня спектакль есть, и попасть, видимо, можно. Александр поделился с нами тем, что первые спектакли шли при полупустом зале, то-есть, не так трудно попасть на этот спектакль, как казалось бы. Хотелось бы поговорить о том, что это такое, потому что премьере предшествовали два таких интересных высказывания. Во-первых, это то, что Доннеллан поставил "Бориса Годунова" как некую сагу о власти, кто-то даже говорил, что сагу о нашем Президенте. И второе – это то, что Доннеллан сразу говорил, что он будет ставить комедию, а не трагедию. Что же получилось на самом деле? Как Вы себя чувствуете в пиджаке Бориса Годунова?

ФЕКЛИСТОВ: Я чувствую себя прекрасно, поскольку Деклан оказался очень свободолюбивым человеком и внутри, и снаружи, человек с большим юмором, и он позволил нам ходить по очень многим тропинкам, которые он же сам нам и начертил. Поэтому мы еще не достигли пика своих ролей, мы еще только гуляем по пространствам своих персонажей, мы только намечаем какие-то точки. Поэтому очень интересно, и есть какие-то внутренние перспективы. Что касается саги, наверное, это такое, хочется сказать, эпохальное произведение (избитые слова), эпос, но если не брать труднодоступность русского, стилизованного Пушкиным же текста, то в живом исполнении, как мне кажется теперь, это гораздо легче смотрится, слушается, и это подтверждают зрители, мои друзья и т.д.

СЕВЕРСКАЯ: Все-таки это комедия или трагедия? Может быть, трагикомедия?

ФЕКЛИСТОВ: Трудно мне самому изнутри судить, честное слово. Я думаю, что там существует такая замечательная взвесь, и в самой пьесе, и то, что нам позволил Деклан, и то, что он позволяет каждый день, добавляет каждый день к нашим рисункам, что мы находим каждый день в каких-то строчках очень потрясающе глубокие вещи. Он умеет это откапывать, у него совершенно гениальный текстуальный разбор.

СЕВЕРСКАЯ: Я зацеплюсь за то, что Вы сказали "каждый день мы находим что-то новое в строчках". Спектакль ведь ставился неимоверно быстро для российского театра, прошло меньше 2 месяцев до премьеры. Почему я зацепилась именно за это Ваше высказывание? Такое впечатление, что сейчас он еще продолжает ставиться, уже в процессе игры на сцене.

ФЕКЛИСТОВ: Это просто стиль самого Доннеллана. Во-первых, он никогда не ставил спектакли больше 1,5 месяцев, как он говорит. Во-вторых, мы ставили 1,5 месяца, но каждый день по 7-8 часов. То, что мы не имеем у себя в традиционных государственных театрах (мы репетируем с 11:00 до 15:00, вечером спектакли). Здесь мы постарались освободиться от многих вечерних "перфуменсов", как он это называет, и репетировали каждый день, полноценно погружаясь в эту работу.

СЕВЕРСКАЯ: Марина Багдасарян уже видела результат этой работы, у нее масса вопросов.

БАГДАСАРЯН: Гуляя по пространству, как Вы сказали, своих персонажей, тем не менее, мною в кулуарах театра были подслушаны реплики зрителей в отношении Вас.

ФЕКЛИСТОВ: "Халтура"?

БАГДАСАРЯН: Нет, я хотела сказать совсем не то. Зритель находит аллюзии и с ныне действующими политиками, называет конкретные фамилии, конкретные имена, и в то же время есть и такой зритель, который усматривает в Вашем Борисе Годунове отсылку к началу века. Даже, говорят, есть что-то от Ильича. Как находился этот образ, этот политический рисунок? Он принадлежит Доннеллану, или это было оставлено на откуп персонажам?

ФЕКЛИСТОВ: Работа строилась так. Мы что-то предлагали, что-то показывали. Он все время говорил: "Дайте мне посмотреть". Даже ничего не репетируя, только немножко разобрав текст, он уже просил нас что-то сыграть. Это было сначала немножко похоже на самодеятельность, а потом, как сказал Женька Миронов, "пироги вокруг ноги". Есть такое замечательное русское высказывание. Но потом, со временем, он все-таки приблизился к тому, о чем он говорил на первой репетиции. Казалось бы, он сначала сильно нас отпустил, но потом очень сильно приблизил. Что касается аллюзии моего персонажа по отношению к ныне действующим власть предержащим людям и к началу века, – наверное. Это такая воздушная ткань в нашем спектакле

БАГДАСАРЯН: Вас радовали найденные точные метафоры, точные характеристики, или Вы бежали от них? Вам нужен был конкретный образ или обобщенный?

ФЕКЛИСТОВ: Нет, совершенно конкретный образ у меня только внутренний, по характеру. В одном месте, может быть, я, шутя, позволил себе пройтись походкой Путина. Но это ничего не значит. Галстук у меня похож на ленинский галстук. Но это тоже ничего не значит, я мог выбрать совершенно иной. Это все чистые случайности. Но поскольку наша память сохранила за ныне действующее столетие неприглядные образы наших властителей, спектакль, с точки зрения царской, Бориса, довольно жесткий. И решение этого образа довольно жесткое.

БАГДАСАРЯН: Кто все-таки главный персонаж? Вы или Гришка Отрепьев? По Пушкину-Доннеллану?

ФЕКЛИСТОВ: По Пушкину-Доннеллану они равнозначные персонажи. Они оба избраны с помощью народа, и фактически оба самозванцы. Во всяком случае, по той традиции, которая существовала на тот период. Прервалась линия Рюриковичей, и избрали Годунова. Потом Годунов умер, и Самозванца назвали царем. Так что это совершенно равнозначные персонажи. И пространство, мне кажется, отсюда так построено. Оно бифронтальное, с двух сторон – друг на друга глядящие зрители. Очень часто он сталкивает нас мизансценически. Но это все мои домыслы

БАГДАСАРЯН: И лежите вы на сцене одинаково, и это пожатие...

ФЕКЛИСТОВ: Только он спит, а я умер.

БАГДАСАРЯН: Да, только он спит, а Вы умерли. А может быть, он тоже умер? В принципе, он же умрет, ему суждено уйти. И это пожатие, которое в конце... Правда, существует и другая точка зрения. Это точка зрения Шуйского, озвученная актером Авангардом Леонтьевым, который говорит: "Да что они, я главный персонаж, они только инструменты". Чувствуете ли Вы этого главного Шуйского?

ФЕКЛИСТОВ: Абсолютно согласен. Я думаю, что Авангарду Леонтьеву так и надо играть, надо играть главного персонажа. А мне играть какого-то другого. Это и называется "зерно роли".

СЕВЕРСКАЯ: Раз уж мы заговорили еще о персонажах, не могу не спросить вот о чем. Прочла сегодня рецензию Виктории Никифоровой в газете "Сегодня". Она меня просто провоцирует. Хочется спросить, действительно это правда или нет. Она пишет о том, что Годунов похож еще и на Гамлета, и на Клавдия. Ощущаете ли Вы какой-то гамлетовский вопрос в этом спектакле? Вы играли в "Гамлете".

ФЕКЛИСТОВ: Пожалуй, что нет. Поскольку чувство вины, как мы решали с господином Доннелланом, все-таки висит постоянно. Мне хочется быть царем, я не царь, я хочу быть царем. Он хочет быть властным, но не властный. Он хочет быть добрым, но не добрый.

БАГДАСАРЯН: Отсюда этот физический рисунок роли? Отсюда эта чуть заискивающая улыбка, отсюда все это чуть-чуть как бы скособочившись?

ФЕКЛИСТОВ: Да, это царь в первом поколении, что называется.

БАГДАСАРЯН: Не истоков, ни традиций.

ФЕКЛИСТОВ: Конечно. Он не сидел рядом со своим отцом у трона, не воспитывался в царской семье. Это настоящий провинциал, который дорвался до этого места. Есть круглое определение, что все, кто идет во власть, больные люди, так, во всяком случае, говорят в народе. Если не больные, то, во всяком случае, явно с какими-то отклонениями. Ну, зачем заниматься всю жизнь организацией и самоорганизацией, когда можно просто жить, просто заниматься любимым делом? А это непонятно что за дело. Я не понимаю этого.

СЕВЕРСКАЯ: Спектакль идет сегодня и потом, начиная с 23-го по 25-е, на сцене МХАТа имени Горького. Вы можете попасть в театр, в котором сцена есть зеркало зрительного зала.