ГАМЛЕТ ИЗ САРАТОВА

Газета "Комсомольская правда"
Алена Пустовит

С исполнителем главной роли в спектакле Евгением Мироновым беседовала наш корреспондент Алена Пустовит

— Москва заинтригована. По всему городу развешены необычные афиши – Миронов-Гамлет в маске для фехтования и с саксофоном. Петер Штайн поставил авангардный спектакль?

— Штайн – мастер классической постановки. Когда он ставил "Три сестры", И.М. Смоктуновский вышел на сцену со словами: "Спасибо, что научили нас играть Чехова". Некоторые восприняли Гамлета с саксофоном как шаг в сторону авангарда. Штайн впервые позволил себе постановку практически без декораций. Голый ринг, на этом ринге без какого-то особого режиссерского решения идет Шекспир, и идет, как мне кажется, почти в том виде, как это задумывал сам автор. А потому для меня это традиционный спектакль.

— Как Вы "стали" Гамлетом?

— С режиссером Петером Штайном мы и раньше работали вместе. В его постановке "Орестея". При просмотре спектакля его "зацепило". Он подошел ко мне после спектакля и спросил: "Женя, как ты отнесешься, если я поставлю "Гамлета"?" Ну, как я мог отнестись к такому предложению? Как к судьбе!

Надо сказать, что на этом прекрасная мечта закончилась. Так совпало, что выход спектакля пришелся на обострение кризиса в стране. Конечно, на "Гамлете" кризис не отразился, но он отразился на постановке спектакля. Мы все-таки выпустили его в сентябре, выпустили просто чудом: от нас один за другим отказывались спонсоры – наши и зарубежные, режиссер каждый день собирался в Италию, потому что постоянно чего-то не хватало, все дергались и нервничали, но все-таки мы показали нашего "Гамлета".

А потом целый сезон я не играл. Я не был Гамлетом. Я не знаю, с чем это можно сравнить. Как будто отобрали ребенка. Впервые в жизни у меня началась депрессия.

Казалось бы, спектакль можно было похоронить. Но 1 марта мы показали его в Санкт-Петербурге, и я считаю, что это было вторым рождением спектакля, тем более что мы его немного изменили, сократили. Теперь, спустя сезон, спектакль вновь ставится в Москве. И я очень на него надеюсь, на него и на себя! ...

Во-первых, он – принц, а я из Саратова. Я достаточно провинциален, и, как говорит мой учитель Олег Табаков, "я этого и не скрываю". Многие качества, заложенные родителями, сохранились во мне благодаря тому, что я из провинции. Там люди чище, проще, "без пены". В Москве этой "пены" много, некоторые сами ее взбивают и зарабатывают на этом имя. Они живут так фальшиво, что мне даже жалко их – столько сил, времени на это тратится. В провинции все по-другому...

— Происхождение мешает быть принцем?

— Дело не в этом. Я – простой человек, я иду на компромиссы в жизни, более того, считаю, что это необходимо. Он так не может. Для него компромисс равносилен смерти.

— Он Вам нравится?

— Я его не идеализирую. Что-то мне в нем нравится, а что-то – не очень. Принято считать, что Гамлет – кристально чистый человек. Его губит одно качество – его немыслимые секундные вспышки, когда он не может себя контролировать. А потом включается сознание. Ведь он не мстит за отца сразу, хотя окружение его к этому подталкивает. Он постоянно размышляет, ищет смысл в происходящем ...

— [Когда Вы поняли] эту роль, сразу почувствовали ее "своей"?

— Конечно, ничего сразу не бывает. Но впервые в жизни я по-новому работал над ролью. Я ничего не искал, а просто отсекал все ненужное. Вот такой костюм не пойдет, такие очки не пойдут, такая походка не пойдет. Конечно, это плод совместных с Петером усилий.

— А режиссер реагировал на эти Ваши "отсечения"?

— Он мне ничего не навязывал, и я ему – ничего. Хотя, бывало, мы с ним ругались, и, надо сказать, я вел себя просто непозволительно. Работая над "Орестеей", я такого себе не позволял, а тут обнаглел.

— И в чем это выражалось?

— Я позволял себе спорить и не соглашаться. Если раньше было: "великий Штайн сказал, я так и сделаю", то здесь я иногда просто выводил его из себя. Но он меня прекрасно понимал, мирился и терпел, хотя чаще оказывался прав именно Петер, а не я. Надо отдать Штайну должное, он не был диктатором в этом спектакле.

— В чем разошлись ваши со Штайном трактовки роли?

— Например, Петер хотел ... Потом оставалось только идти по этим лабиринтам, меняясь с каждым поворотом. Сегодня я очень благодарен Штайну за проявленное терпение. Он мудро ждал, когда я пойму его правоту. Так в конце концов и случилось.

— А в чем Вам удалось убедить Штайна?

— В сцене смерти Гамлета он вдруг стал демонстрировать знаменитую немецкую школу трюков. А техническая немецкая, да и не только немецкая, вообще западная школа потрясает тем, что актеры падают, ничего себе не ломая, у них даже синяков не остается. Они это делают блестяще, как настоящие профессионалы. Мы так не умеем, мы падаем с синяками, но зато по-настоящему. И мне показалось, что такие техничные кульбиты и падения противоречат тому, к чему мы пришли раньше. И я настоял на своем. В результате мы умираем по-русски!!!

— А почему Гамлет с саксофоном, а не со скрипкой, например? ...

— У нас это саксофон, у Высоцкого когда-то была гитара.

— Саксофон как действующее лицо?

— Именно, часть монологов произносится с помощью саксофона, произносится как бы саксофоном.

— Какая музыка используется в спектакле?

— Есть темы из "Битлз", есть блюзовые вариации, есть и другие. А если говорить именно о соло, о "монологе на саксофоне", тут особая история. Когда-то Андрей Тарковский ставил в Ленкоме "Гамлета". Он долго искал музыкальное оформление и нашел несколько мелодий, в том числе и ту, что я играю на саксофоне. Это средневековая мелодия на библейские темы. Она не вошла в спектакль Тарковского, но сохранилась у композитора Эдуарда Артемьева. И эта мелодия звучит как связь с Тарковским и его "Гамлетом".

— Раньше Вам доводилось играть на саксофоне?

— Никогда в жизни! Научился. Я занимался с педагогом и сначала издавал такие звуки... все думали, что это кто-то кричит, что-то случилось. Полгода занятий, ежедневно по полтора часа. Больше не получается – губы устают и немеют. Я очень полюбил саксофон, но, к сожалению, у меня мало времени для занятий, а когда время есть, я ленюсь. Но когда слышу профессиональных саксофонистов, мне неловко, что я "с этим" выхожу на большую сцену.