15 сентября состоялось событие, которое, без преувеличения, можно назвать самым главным в жизни Миронова – открытие Театра Наций. Его театра. О том, как он и команда его единомышленников шли к этому дню, – специальный проект HELLO!.

У Евгения Миронова есть одна интересная теория, которую он сам называет "теорией неведомых немыслимых сил". Эти "неведомые силы" включаются у человека в самых сложных и невероятных жизненных ситуациях, помогая их преодолевать и в итоге побеждать. Прошедшим летом Миронову в полной мере удалось испытать и власть жестких, порой даже жестоких для него, обстоятельств, и верность собственной теории. Подходил к финалу проект реконструкции здания его театра – Театра Наций, который Миронов возглавил почти пять лет назад. Тогда ему досталась, по сути, пустая коробка некогда роскошного исторического сооружения в центре Москвы, в Петровском переулке. За этот небольшой срок ему удалось сделать невозможное. Во-первых, не имея постоянной сцены, создать свой совершенно особенный театр – с премьерами, гастролями, громкими именами и очень индивидуальным почерком, а во-вторых, довести до конца неподъемную, казалось бы, историю со стройкой и почувствовать себя строителем театра в прямом смысле этого слова – прорабом на стройплощадке. Реконструкция шла крайне тяжело: нехватка денег, равнодушие чиновников, необходимость постоянно контролировать все вопросы. Если бы не энергия, одержимость, а также неожиданно открывшийся талант Миронова-менеджера, все могло бы быть по-другому.

Случилось так, что HELLO! в последнее время довольно часто бывал в Петровском переулке. Работая над нашим проектом, мы стали свидетелями того, как на финальной стадии театр преображался на глазах. Евгений всегда был здесь. Он успевал отвечать, казалось, на тысячи звонков, отдавать столько же указаний и одновременно быть во всех местах.

Ситуация весьма осложнялась тем, что в июле Миронов перенес операцию на ноге – в конце прошлого сезона он неудачно упал на спектакле "Калигула" и получил серьезную травму. Но ни костыли, на которых он вернулся в Москву после операции в Германии, ни поездки туда для реабилитации не помешали срокам открытия театра. Евгений так же стопроцентно контролировал весь процесс и "бегал" на костылях по стройке и этажам здания. Не помешало это и нашему проекту, который тоже дался непросто и проходил в несколько этапов: съемки, беседы с актерами и интервью с самим Евгением. Ничего не срывалось и не отменялось, несмотря на абсолютно сумасшедшую загруженность и напряженность жизни Миронова и команды его единомышленников, сотрудников театра в этот период. У Евгения, помимо несомненных лидерских качеств, есть еще одно редкое качество – он умеет собирать вокруг себя "правильных" людей, причем не только из театрального мира, буквально заражая своими идеями и вовлекая в водоворот бурной жизни. Так рядом с ним за прошедшую пятилетку появились Михаил Прохоров со своим фондом и Михаил Борщев – владелец парк-отеля "Грумант", благодаря помощи которых "виртуальный" театр без постоянной площадки не просто смог существовать, но и находиться в авангарде театральной жизни.

Наше интервью с Евгением состоялось во второй половине августа, когда каждый день приносил ему только одни проблемы. Но он был, как всегда, открыт, искренен и доброжелателен.

— Евгений, окончание строительства происходит в непростой для Вас период – Вы недавно перенесли операцию на колене.

— Напротив, у меня сейчас самый активный образ жизни! Никогда до этого так активно себя не чувствовал. (Смеется.) Костыли очень помогают: в нештатных ситуациях приходится ими орудовать – некоторые так лучше понимают. Кстати, в проекте реконструкции было предусмотрено все необходимое для посещения театра инвалидами. И вот сейчас я более внимательно остношусь к этому, проверяю все на себе. Очень хороший способ.(Смеется.) Хотя не дай Бог никому.

— Верится ли Вам, что открытие театра произойдет на самом деле в назначенный срок?

— Нет, пока не до конца верится. Наверное, потому, что каждый этап давался очень тяжело. У меня особое отношение к этому зданию. Я ведь еще студентом смотрел здесь, в филиале МХАТа, и "Тартюфа" Эфроса, и "Чокнутую" с Леной Майоровой. И помню то чудесное ощущение, которое было совершенно отлично от того, что я испытывал на спектаклях в современном здании МХАТа на Тверском бульваре. Здесь мне казалось, что артисты разговаривают в метре от меня – такая акустика. И вообще здесь совершенно особая атмосфера, которую нам так хотелось сохранить. До того как стал художественным руководителем театра, я двадцать лет не был в этом здании. И когда пришел и увидел своими глазами, что случилось с одиним из лучших театральных зданий в России, я просто испытал ужас. Стояла сложнейшая задача – сделать театр XXI века и при этом очень бережно отнестись к зданию, где наверняка еще бродят тени великих. Надеюсь, им понравится то, что мы сделали. (Улыбается.)

— Что ждет зрителя после открытия?

— Постпенно будем осваивать обе сцены – историческую, большую, и малую, которой раньше не было. Перенос спектаклей – долгий процесс, наверное, он растянется на несколько месяцев. Но репетиции и выпуск новых спектаклей не остановятся. В сентябре покажем премьеру "Шоши" по роману Исаака Башевиса-Зингера в постанове молодого талантливого режиссера Туфана Имамутдинова. Знаменитый перетбуржец Андрей Могучий репетирует свой московский дебют – спектакль с рабочим названием "Circo Ambulante", главные роли в котором сыграют Лия Ахеджакова и Альберт Филозов. А в конце года надеемся показать премьеру по пьесе Стриндберга "Фрекен Жюли", ставит спектакль один из самых знаменитых режиссеров Европы, руководитель прославленного берлинского театра "Шаубюне" Томас Остермайер. Надеюсь, что я к этому времени уже войду в строй и смогу, как это и было запланированно, сыграть у Остермайера.

Но наши планы больше, чем просто наполнение этого здания спектаклями. Было бы хорошо, если бы рядом с театром находились новая площадка для экспериментов, какие-то выставочнуые залы, кафе, школа повышения профессионального уровня для режиссеров, артистов и представителей самых разных театральных цехов. Чтобы это место стало привлекательным не только для театральных деятелей, но и для всех желающих узнать и посмотреть что-то новое. Последнее, где я такое видел, было в Сан-Паулу, в Бразилии. Не самая театральная страна, но у них целый квартал отдан под театральное искусство. Ты можешь там находиться 24 часа в сутки, переходя с одного мероприятия на другое.

— Ваши гигантские планы не помешают нам увидеть Вас в новых ролях?

— Я постараюсь разобраться с самим собой. Постараюсь, чтобы эта деятельность ... . После обнародования идеи театрального квартала я уловил некое поле недоброжелательности. И, честно говоря, я очень расстроился, даже впал в кратковременную депрессию – у меня в голове не укладывается, почему это происходит. Я же не для себя стараюсь.

— Может быть, Ваших недоброжелателей просто стоит хотя бы на день пригласить на эту стройку?

— Было бы, наверно, неплохо! Сразу бы стало ясно, что я здесь не почиваю на лаврах и не ощущаю себя в пространстве каким-то большим театральным деятелем. Но, боюсь, с другой стороны, их мнение обо мне резко бы ухудшилось (смеется), потому что на стройке я немедленно вспомнил все свои "уроки" тюремного языка, которые получил в работе над фильмом "Апостол". Да и оставшиеся с детстве знания всплыли тоже, ведь я рос в нормальном российском городе, где разговаривали через слово на таком языке... А если серьезно, то все, чем я здесь занимаюсь, – это очень тяжелый труд. Но я не могу отступить, хотя признаюсь, что были и такие мысли. И поэтому на упрек Владимира Путина на совещании по строительству: "Женя, тебя же любят миллионы зрителей, а ты превратился в прораба", я ответил: "Во-первых, я не виноват, что артист в нашей стране должен браться за такие дела, как стройка, а во-вторых, раз уж я за это дело взялся, то должен довести его до конца".

— А Вы сами когда-нибудь чему-нибудь завидовали?

— (Задумывается.) Я просто не могу придумать, чему бы я мог завидовать.

— Например, деньгам. Были же времена, когда их у Вас не было.

— Было время, когда не было денег и не было квартиры, да и сейчас я не самый богатый человек, но никаких мыслей на этот счет не было. В семье я был приучен довольствоваться тем, что есть, и потому цели просто заработать денег у меня никогда не было. Да, сейчас у меня есть какие-то средства, недавно еще наградили Государственной премией, но ей уже нашлось применение. (Смеется, показывая на ногу.) После операции, лежа в палате, я стал думать про будущее. День прошел в размышлениях: правильно ли я проживаю свою жизнь. А на второй день понял, что, может быть, и неправильно, но, наверное, я не смогу по-другому.

— Значит, деньги Вас никогда не искушали?

— Нет, я не бессребреник, как артист я имею свою цену, и она достаточно высокая. И когда мне говорят: "Послушайте, это некоммерческий проект", я отвечаю: "А у меня нет другой возможности зарабатывать деньги, кроме как своим трудом. Я за эту работу отвечаю. И она должна соответственно оплачиваться". Тут не надо кокетничать. Ниже моей ставки я могу согласиться работать, только если снимает режиссер-дебютант, а роль такая, без которой я не смогу жить.

— Евгений, а искушение властью Вы испытали, когда возглавили театр? Бытует мнение, что театральный лидер должен быть диктатором. Григорович на вопрос о том, диктатор ли он, ответил еще круче: "Что вы, я тиран!" Известно о диктате Ефремова или Любимова.

— Безусловно, надо уметь добиваться того, чего хочешь. Но все имеет свои границы: я никогда не опущусь до хамства или какого-то презрения к людям. Это вопрос воспитания. Кроме того, те, о ком Вы говорите, – режиссеры. У меня нет режиссерских амбиций. Моя позиция более удобная – я художественный руководитель.

— Но эта должность изменила Ваш характер? Вы стали менее эмоциональным, открытым?

— Пожалуй, нет. Правда, сейчас, после того как перенес операцию, я вдруг как-то повзрослел, стал мудрее, что ли, начал спокойнее относиться ко многим вещам. Я понял, что моя импульсивность мне часто мешала. Но, впрочем, иногда и помогала – ведь решиться на такие вещи, как, например, подойти к Путину с вопросом о реконструкции театра, совсем непросто. Я увидел Владимира Владимировича на заседании Совета по культуре при Президенте и понял: сейчас или никогда. Или я ухожу и больше не занимаюсь строительством вообще, либо обращаюсь к нему с просьбой, и будь что будет! Он выслушал, заинтересовался, поддержал, и я ему очень за это благодарен.

— Евгений, в последние годы Вы наверняка приобрели и новый опыт в человеческих отношениях. Ведь в экстремальных ситуациях люди проявляются больше всего.

— Безусловно, вокруг тебя должны быть люди, от которых ты не должен ждать удара в спину. Если раньше я многого не замечал, я был как будто вне реальной жизни, в своем мире, и видел только профессиональные слабости, то теперь вижу, грубо говоря, и человеческие – как на флюорографии. И я сделал для себя открытие, что не всегда могу примириться, принять и простить что-то. Хотя, конечно, порой вынужден идти на компромисс, сотрудничать с тем или иным человеком, который вызывает у меня какой-то негатив.

— Но удара в спину не было?

— Был! И не один раз. Причем были неожиданные вещи, а были и те, что я предчувствовал. Расставался.

— А Вам самому когда-нибудь говорили "нет": на пробах, где-то еще?

— Говорили. Последний раз совсем недавно. Я пробовался на роль в голливудском фильме с рабочим названием "Зомби". До этого у меня уже были зарубежные предложения, но чаще всего, как мне казалось, недостойные. Мелькать в эпизодах не хотелось. А тут достаточно большая роль. Я выучил текст на английском языке, должен был играть друга персонажа Брэда Питта. На пробах никак не мог с собой совладать, "кололся" после каждого дубля. Я задавал вопросы герою Брэда Питта: "А что Майкл?", а тот отвечал: "Зомби". Я говорил: "Как?! Майкл – зомби?", а он: "Да". И я спрашивал: "А Кристина?". – "Тоже зомби". "Как, и она зомби?!" И так бесконечно. Я все время думал: "Ну, как же это все оправдать?" Ведь прямо перед этим я играл Достоевского. Тем не менее после проб пришел ответ, что все нормально, я понравился. А еще через неделю – уведомление, что утвердили другого актера. Вскоре мне пришлось ехать в Германию лечить колено, и я подумал: "Все, что Бог ни делает, к лучшему". В нашей стране у меня, безусловно, уже другой статус. Не помню, когда последний раз я пробовался. Хотя, если бы мне сейчас молодой режиссер предложил интересную роль, сказав, что нужна проба, было бы даже любопытно поискать что-то новое. Я не сказал бы: "Что? Вы с ума сошли? Псомотрите на мою полку с призами". (Смеется.)

— Кстати, а появилась бы эта полка с призами без помощи и поддержки семьи? Родители были рядом в самые трудные минуты, и они ради Вас и сестры Оксаны лишили себя многого. Или с Вашим характером и целеустремленностью Вы бы все равно всего добились?

— Какая-то сила, хочу я этого или нет, безусловно, ведет меня по жизни. Но любовь и понимание близких – это огромная опора, помощь, без которой многое было бы иначе. С такой любовью моих родных можно сделать все! Это счастье, что у меня такая семья. Но я стараюсь их беречь от негатива, утаивать какие-то проблемы. Особенно я многое в жизни переоценил после смерти папы и стал очень бояться за них. Но скрыть мало что удается. (Смеется.) Они так хорошо меня знают, что все чувствуют.

— Какую роль в Вашей жизни играет дружба? Ведь она требует взаимных душевных затрат, а Ваша работа эмоционально истощает.

— Конечно, у меня есть друзья, которые меня поддерживают, болеют за меня. Но для меня всегда самым главным другом была моя работа. И плохо это или хорошо, но в угоду ей все остальное в жизни уходит на второй план. Для меня молодость прошла незамеченной. Я не ощущал праздника жизни: ни дискотек, ни тусовок, ни интенсивного общения со свертстниками, потому что я в это время был занят другим. И не могу сказать, что без удовольствия. Это был мой выбор. Но вот в период работы над "Гамлетом" и "Борисом Годуновым" мне неожданно захотелось отрываться. И куда бы мы ни приезжали на гастроли, я должен был обязатльно пойти на дискотеку. Не знаю, откуда брались силы после такого тяжелого спектакля, как "Гамлет", мчаться куда-то и плясать всю ночь, но я словно хотел добрать то, что от меня уже навеки ушло. Но года через три мне и это надоело.

— Но как-то нужно отдыхать, чтобы элементарно хорошо себя чувствовать физически и эмоционально?

— Ну, например, вот сейчас поеду отдыхать в Германию, в спортивный центр реабилитации. Шучу. Реабилитация – это работа. И тяжелейшая. Я уже до операции десять дней, с девяти утра до шести вечера, как вахту стоял – тяжелейшие упражения нон-стоп. В первый день думал, что не выдержу. Но сказал себе: "Что же, футболисты "Зенита" – а они занимались тут же – могут, а я нет?" Кстати, я открыл новый мир, мир футбола. После того как я провел десять дней в этих экстремальных, практически военных условиях, стал по-другому относиться к футболистам. Это тяжелая профессия. Ребята уже травмированны по нескольку раз, а они совсем молодые, у них вся жизнь впереди.

— Завершая разговор, хочется спросить: Вы согласны с тем, что комплексы – это движущая сила, а особенно комплекс провинциала, и эти Растиньяки всегда добиваются своего?

— Это Зиновий Гердт говорил. Я скажу, что это прекрасный комплекс, и я его вдруг ощутил снова, в нынешних своих обстоятельствах. Когда-то я должен был завоевать Школу-студию МХАТ, поступить к Олегу Павловичу Табакову. И те же самые ощущения, но только более взрослые, возникли, когда мне нужно было поднять театр. Я кинулся, честно говоря, не задумываясь, не понимая, что это девятый вал. И если бы не было у меня комплекса Растиньяка, я, наверное, посидел, подумал и, вполне вероятно, отошел бы в сторону. Но благодаря этому абсолютно бесшабашному комплексу появилась прекрасное обновленное здание. Даже если я потом займусь другим делом, замечательный театр останется стоять в центре Москвы. А может быть, появится и театральный квартал.

— Олег Табаков говорит, что старость – это отсутствие иллюзий, а Владмир Познер утверждает, что взросление – это расставание с иллюзиями.

— Подписываюсь. Пока у меня иллюзии есть, несмотря ни на что. Жалко будет, если они уйдут. (Улыбается.)


Театр Наций – особенный театр. Ничего похожего нет ни в Москве, ни в одном из городов нашей страны. У него есть свой почерк, свой репертуар, но при этом в театре нет постоянной труппы. "Это новый тип театра, – говорит Миронов. – Когда нет огромной труппы, а значит, нет и балласта, нет того конвейера, который просто заставляет выпускать спектакли. У нас под одной крышей собираются талантливые люди, которых объединяет общий интерес. Именно это дает огромную творческую свободу. Наш театр – это открытая площадка, но со временем, конечно, будет своя студия молодых актеров."

Дух эксперимента, настоящей творческой свободы и какого-то студийного куража объединяет здесь и молодых актеров, и театральных звезд. Об уровне театра говорят и имена режсссеров мирового масштаба, которых удается заполучить Миронову: Эймунтас Някрошюс, Томас Остермайер и Алвис Херманис. Он дает им полную свободу идей и выбора артистов, с которыми они хотят работать.

АНДРЕЙ МЕРКУРЬЕВ: "Приглашение в "Бедную Лизу" стало для меня счасьем, потому что я открыл для себя новый мир. Балетных театров я прошел целых пять, а вот попасть в среду драматических актеров, общаться с ними, выходить на сцену с Чулпан, конечно, было для меня событием. Я безмерно благодарен Алле Сигаловой за это предложение – она дала мне шанс проявить себя. Кстати, после выпуска спектакля ко мне подошел Женя Миронов и сказал: "Надо Вам что-то другое еще сыграть. Может быть, Раскольникова." Я подумал: "Ничего себе. Значит, он что-то такое во мне увидел". Это было очень неожиданно и приятно."

ЧУЛПАН ХАМАТОВА: "Говоря о Жене, я рискую впасть в состояние постоянных восторгов и безудержной радости – так он на меня действует. Мне кажется, что главное в Жене – это чувство ответственности за каждое произнесенное им слово. Он неравнодушный человек: к людям вообще, к коллегам, к делу, которым занят. Он делает все с подлинным желанием и от этого становится заразительным и очень привлекательным для окружающих. Но я вижу, сколько времени и сил он тратит. И я за него очень боюсь и переживаю, чтобы у него хватило сил на все. В этом театре мы испытываем какой-то студенческий щенячий восторг оттого, что все впереди, и оттого, что мы одна команда."

АЛЛА СИГАЛОВА: "Наше общение с Женей началось с "Бумбараша", который мы сделали вместе с ним и Володей Машковым сто лет назад. Его превращение из талантливого студента в большого русского артиста мне кажется очень органичным, потому что это был изначально очень правильно заряженный человек, личность, профессионал. Для меня неудивительно, что он взвалил на себя руководство театром. Уже в ранней молодости в нем ощущались задатки лидера. А самое главное – гигантское чувство ответственности и долга. Именно эти качества и привели его туда, где он сейчас находится. Но это не финальная точка!"

ИГОРЬ ГОРДИН: ""Метод Гренхольма" был моей первой работой с Театром Наций, но с Женей Мироновым на сцене мы впервые встретились несколько лет назад – в спектакле Эймунтаса Някрошюса "Вишневый сад". А совсем недавно сыграли в премьере Театра Наций – "Калигуле" того же Некрошюса. Я был поражен мужеством Жени в буквальном смысле в его работе над "Калигулой", потому что это был невероятно тяжелый материал – даже физически! – для него. Он отдает себя всего без остатка, и вся работа театра на сегодняшний день – прежде всего заслуга Жени. Это требует огромной силы воли, трудолюбия, энтузиазма."

СЕРГЕЙ ЧОНШВИЛИ: "Предложение принять участие в спектакле меня заинтересовало сразу. В работе над пьесой Жорди Гальсерана "Метод Гренхольма" с режиссером Явором Гырдевым и моими партнерами – Викторией Толстогановой, Игорем Годриным и Максимом Линиковым – было интересно все от и до. То, что сейчас открывается здание театра, – героизм и дипломатия художественного руководителя Евгения Миронова. Удивительно, что не в ущерб актерской профессии он стал замечательным театральным менеджером. Театр Наций – это уже бренд. И прекрасно, что под этим брендом может существовать какое-то количество людей, для которых "творчество" – не пустое слово."

АНДРЕЙ ФОМИН: "После того как я снялся у Кирилла Серебренникова в картине "Изображая жертву", у нас с ним сложился творческий союз. Потом он пригласил меня в спектакль "Фигаро" Театральной компании Евгения Миронова. А Женя это одобрил. Так, спустя годы, пройдя сложный путь без театра, я вернулся в него, чему невероятно счастлив. Для меня театр всегда был синонимом дома. И все эти годы, получается, я был бездомным. Сейчас остается добавить то, чего не хватало в этом доме, – самого дома. Все с нетерпением ждали, когда театр откроет двери и мы будем играть не на разрозненных площадках, а на своей сцене."