В гостях у Федора Бондарчука – актер Евгений Миронов

— Женя, здравствуй! Спасибо большое, что пришел ко мне на программу!

— Здравствуйте! Спасибо, что пригласили!

— А ты часто даешь вот такие интервью? В светские журналы ты даешь интервью? Тебя вообще нигде нет, как тебе это удается?

— Знаешь, когда выходит фильм, у меня в договоре написано, что я обязан, когда рекламная кампания, участвовать...

— В рекламной кампании?

— Да. Я, по возможности, выбираю два, там... издания.

— То-есть, ты требовательно к этому относишься?

— Ну, да.

— А всякие вот эти светские интервью: "А расскажите, где Вы живете?"...

— Ну, они так же и без меня врут!

— Прекрасно, да! А сколько тебе лет?

— Мне исполняется через месяц тридцать девять.

— Мы с тобой ровесники – мне тридцать восемь.

— Мне сейчас тоже тридцать восемь.

— Но ты сделал колоссальное количество, конечно, в жизни. Честное слово!

— Все относительно, Федь. Во сколько папа твой снял "Войну и мир"?

— Отец начал снимать первую режиссерскую работу. Ему было тридцать девять лет.

— Это какая была?

— "Судьба человека".

— Вот можешь себе представить?

— Я думал об этом. Это как бы путь в режиссере – тридцать девять лет. До этого он снимался. Но я тебе честно скажу: я тебя очень уважаю и люблю как артиста, если не сказать, что ты вообще один из моих любимых артистов. А знаешь, почему? Потому что ты удивительным образом смог дать зрителю такое разнообразие Миронова. Это так важно! И я знаю, что ты достаточно требователен. Ты требователен к выбору сценария? Я раньше попадался и попадаюсь на уговоры режиссеров, продюсеров.

— Наверное, я требовательный. Но тут все зависит не от того, что я сижу и выбираю, иногда совершенно якобы проходная история может меня зацепить. И от этого никуда не денешься. Я начинаю фантазировать, и дальше это уже становится моей историей.

— А как ты попал на "Охоту на Пиранью"?

— Валера Тодоровский меня соблазнил.

— Продюсер этого фильма?

— Да, продюсер. А у меня как раз отпал один проект. Он мне говорит: "Ты никогда не играл злодеев. Или играл их, так сказать, в малом количестве. Вот здесь – злодей!". Но когда я прочитал сценарий, возникла такая... Фильм "Леон" помнишь?

— Конечно!

— Замечательная такая с Гэри Олдмен. Вот у меня какая-то такая фантазия навеялась, что если пойти в эту сторону, можно своего придумать. Я не знаю, что получилось, по-моему, что-то мне удалось, что-то нет..

— Ну, это такой вот 100% блокбастер, да?

— Да. Это очень тяжело! Когда мне надо было произнести фразу: "У тебя нет билета на этот поезд, тебе придется сойти"...

— Мне говорили об этом! Я хотел, чтобы ты подарил мне эту историю! Это круто!

— Ну, круто, да! "У тебя нет билета на этот поезд, поэтому тебе придется сойти!" Я не помню, с какого дубля она у меня получилась, потому что я не мог! Я все время раскалывался. Понимаешь? Чтобы меня подставить?! Какой же второй план?

— Ты готовился как-то? Ты здоровый такой...

— Я ходил... Романов есть такой замечательный... "World Class", где меня подготавливали. Но надо сказать, что я вначале думал, что это совсем не мое, потому что после первых занятий я все думал: "Зачем мне это все надо? Вот эта тупость: "Еще, еще! Давай еще! Еще можешь, можешь, Евгений!" А потом я втянулся и стал как наркоман, и каждое утро я уже проверяю. Как-то меня это увлекает. А там ведь все помешанные! Сдерживают, сдерживают себя. Даже артист известный, музыкант.

— А еще замечательно подсматривать за людьми, которые об этом не знают, потому что они похожи на параноидальные субстанции, которые немножечко выворачивают.

— Получают удовольствие от того, что появилось еще вот здесь вот это вот!

— Но до этого был "Побег". Тоже в чистом виде блокбастер...

— Да. Я не думаю, что он в чистом виде, потому что я втянул во всю эту историю немножко психологизма. Мне хотелось рассказать историю человека, который попадает в экстремальную ситуацию, и как оно из нее выбирается. Кроме того, что там надо бегать, прыгать, мне хотелось еще сыграть.

— Как с Егором работалось?

— Прекрасно. Мы очень хорошо понимали друг друга. И творчески, надо сказать, отнеслись к делу, потому что сценарий был слабый, и мы практически каждые день и каждый ночь дописывали, созванивались. В 4 утра друг друга будили. Хороший сценарий, это – сам знаешь, это большое счастье. И почему нет у нас школы сценаристов до сих пор, я не понимаю.

— Но она есть. Она отчасти потеряна! Я недавно смотрел интервью нашего классика, Арабова, про своего ученика, Островского...

— Замечательного, да.

— Замечательного сценариста. Многие повелись на то, что стали трансформировать американскую систему построения сценария и сюжета. Возвращаясь к твоим словам... как они звучат, еще раз?

— "У меня нет билета на это поезд..."

— На русский язык это смешно выглядит. Но я думаю, что все это время лечит. Кинематограф же стартанул фантастически за два с половиной года. От "Семидесяти двух метров" вдруг все встали и пошли в кино. И все начали покупать фильмы. А вот этот период без кино ты помнишь, как ты существовал? Если говорить от начала девяностых.

— Мне, наверное, повезло, я как-то не заметил этот период. Нет, конечно, я не мог не заметить, я видел, как сложно, но я снимался. "Мусульманин" в эти же годы был.

— "Мама", сразу же, – в эти же годы.

— В эти годы, да! У меня как-то не было перерыва. Я не очень ощутил это. Мне повезло. Зато сейчас я ощущаю.

— Почему?

— Ощущаю, потому что... вот тот перекос, про который ты говоришь, что мы стали немножко...Я себя не отделяю от этого процесса, клише такое западное, да? И в этом ничего плохого, может быть, и нет, потому что надо завоевывать этот рынок, что тут говорить. Чтобы люди покупали билеты на наш фильм. И пусть пока кособоким образом...

— Но на кособокие-то фильмы билеты не покупают, вот в чем парадокс! Вот 100% американская калька, но... Все говорят, мы имеем фильм, у нас есть рекламная кампания. Nо box office: люди не идут.

— Я не могу с этим согласиться. Я не хотел бы сейчас называть какие-то примеры, на которые люди идут, потому что это мое мнение, путь оно со мной и останется! Тем не менее, да, есть и хорошие картины, есть не очень хорошие. Так было всегда. Так, наверное, и должно быть. Главное, чтобы мы свой путь нашли в этом деле. Понимаешь? Вот, Федь, ведь ты нашел свой путь, хотя многие не верили, учитывая твой имидж. Никто не знает, что там внутри, поэтому я все время тоже жду, и от себя в том числе, каких-то интересных мыслей на этот счет.

— Ведь я действительно не знаю, что у тебя внутри. А еще, знаешь, что интересно, что никто не знает, что от тебя ждать!

— Да. А еще интересно, когда ждут одного, а появляется... И все, даже ничего сказать не могут, так удивлены. Так что я тебя тоже поздравляю!

— Спасибо! Я знаю, что ты сто раз отвечал уже на этот вопрос: вот первая твоя роль в кино?

— "Жена керосинщика". Ее, кстати, недавно показали по телевизору. Это Александр Кайдановский снял фильм. Это совсем-совсем авторское кино, где у меня небольшая роль и характерная.

— А первый успех в кино?

— "Жена керосинщика"... Ну, что сказать? Недавно звонил Кайдановский Саша, попросил выступить перед зрителями: "Я не могу! Выступи ты!" Это был такой завод АЗЛК. Я приехал туда, в зале не отапливалось, сидели люди в шапках. Я выступал, какие-то истории смешные рассказывал перед началом, и потом надо было сделать глупость: я сел в зал и стал смотреть картину вместе с ними. И потянулась вереница людей, мимо меня уходящих, и каждый проходя говорил: "Ну, не переживай, ну! Ты хороший парень, видно по выступлению, но всякое бывает!" И осталась одна женщина, которая ко мне подошла в конце и сказала: "Женя, Вы очень хорошо начинаете!" В этот момент у меня был и неуспех – люди уходили из зала, это неприятно, – и успех, потому что эти слова я запомнил!

— А первое ощущение успеха в театре?

— Федя, ты знаешь, так не бывает, дорогой. Это такая сложная вещь. Это бывает все одновременно: когда я говорил с Петером Штайном, я ощущал, это очень обманчивое ощущение, я ощущал себя самым великим артистом в мире. Потому что у меня был меч, я – в белых одеждах, в большом театре – в Театре Советской армии. Я – древнегреческий герой. Слово произношу – зал мой! Понимаешь? Наутро вышли статьи, где написали, что Штайну не повезло с Мироновым. Понимаешь, что все так относительно?

— А как Штайн репетирует вообще? Вы через переводчика общаетесь?

— Ну, мы с ним уже понимаем иногда без слов друг друга..

— А правда, что когда ты приехал в Москву из Саратова, ты Табакова ждал у театра? И ты подошел к нему и сказал: "Здрассьте, я из Саратова. Возьмите меня в театр. Возьмите меня учиться!"?

— Ну, да, ну, что же? Мало того, я был с чемоданом. Я думал, что он мне сразу скажет: "Так, тебе негде жить? Поехали ко мне! Поживешь немного у меня первое время". Вот так мне казалось. Я был воспитан в Саратове в таких мажорных, как теперь говорят, условиях. Мне мама чайником грела стул, где я сидел, чтобы мне было тепло. Вот я так и приехал сюда. Надо сказать, Табаков меня отшил, но дал шанс: он меня взял с испытательным сроком в две недели, чтобы я за две недели доказал, что я могу учиться у него на курсе.

— Как доказывал?

— Что я только не делал! Федь, это были самые сложные две недели в моей жизни! Я вообще доказывать не очень люблю, это ж какое-то насилие. А тут мало кто со мной хотел делать отрывки на курсе.

— Почему?

— Потому что я конкурент.

— Но на курсе же потом твои же и все близкие друзья: вот Володя Машков у тебя на курсе?

— Да-да, да-да.

— Филипп Янковский у тебя на курсе?

— Да! Да, мои однокурсники дорогие.

— Валера Николаев?

— Да! Ирина Апексимова!

— И что, они не хотели тебе помогать?

— Там каждый был занят спасанием самого себя. Это были очень жесткие годы, на самом деле, у нас на курсе. Табаков очень жестко с нами. На выживание. Там было 300 человек на место. Это 86-й год.

— А, да... перестройка.

— Да, они уже год учились, а меня взял Табаков, когда фактически уже конец был первого курса. И там Рома Кузнеченко, как сейчас помню, помог мне с каким-то этюдом. И Марина Дрозденко. И на этом отрывке – там было про любовь, и я, когда мы поцеловались и она ушла, я подпрыгнул и сбил плафон на потолке. Потом я прыгал, я не мог допрыгнуть! Я так хотел остаться на курсе, что вот, знаешь, это такая теория экзистенциональности, когда рождается что-то такое невероятное в тебе. Табаков сказал: "Вы верили в себя?". Когда человек, знаешь, по-настоящему. А я просто хотел остаться на курсе.

— А вы товариществовали с Володей Машковым на курсе?

— Конечно, мы с ним жили в одной комнате! И у нас с ним день рождения через 2 дня. Поэтому мы с ним справляли вместе. Мама мне присылала иногда из Саратова колбасу. Это был мой вклад в общее дело. Она съедалась тут же, за 5 минут всеми. А Вовка ходил – у нас была площадь Фадеева, и он придумал такую какую-то систему ниток, которые он скидывал. А там много голубей очень, и он этих голубей, значит... Я не знаю, что он с ними делал дальше, но потом он представлял как: молодые цыплята из Новосибирска. И вот я один знал, что это не то! И я не мог это есть, но...

— Слушай, а в "Гамлете" Тень отца Гамлета играл Козаков?

— Первую – Козаков, потом Владимир Поляк.

— А вот сейчас вот телевизионный проект, не звал тебя Михаил Козаков?

— Нет.

— Вот то, что он снимает сейчас?

— Нет.

— А как ты попал на "Мусульманина"? Это было совершенно новое кино для меня. Был 87-й год, в 85-м была перестройка, начали вынимать фильмы с полок. Я пришел во ВГИК, нам по средам устраивали просмотр советских фильмов для последующего обсуждения. Я не застал начала картины и, соответственно, не видел титры. Я посмотрел черно-белую картину, которая произвела на меня неизгладимое впечатление. Когда я увидел, что это картина Андрея Сергеевича Михалкова, я ничего не понял, потому что все его творчество прекрасно знал. Эта была "Ася Клячкина, которая любила, да замуж не вышла, потому что гордая была". С "Мусульманином" нельзя сравнивать. Из-за чувства времени она для меня была очень неожиданная картина.

— Володя – очень большой молодец. Молодец, потому что он мог взять, послать всех и с нуля начать новое дело. Позвал меня к себе, говорит: "Женя, нет истории, есть тема, которую Валера Залотуха, сценарист... Ты со мной или нет?". – "Я с тобой!". Можно ошибаться. Но когда люди хотят что-то новое родить – это прекрасно!

— И бурю оценок она вызвала.

— Да, да!

— Пресса разная была. Слава Богу, сейчас такая профессиональная пресса возрождается. Но тогда просто ее пилили на все составляющие.

— Я помню, что для меня такая тоже высшая оценка была, когда нас наградили мусульмане... Имам, и нам какие-то ордена... Ко мне подошел человек, очень старенький; мне сказали, что он три раза делал Хадж в Мекку! Это по их понятиям большой человек.

— Сейчас выходит "Охота на Пиранью". А что еще зрителя нашего ждет?

— Еще сняли телевизионный фильм, Глеб Анатольевич Панфилов, "В круге первом" по роману Солженицына. Я играю роль Нержина.

— На каком этапе находится?

— Я не знаю. В лучшем случае к весне, наверное, выйдет.

— Тогда вернемся к картине, которая сейчас идет в нашем прокате – "На Верхней Масловке". Доволен?

— Я доволен очень, конечно. Я встретился с Алисой Фрейндлих! Это фантастика. Мне повезло. Знаешь, я не понимаю, это такая... Инна Михайловна Чурикова... и больше я назвать-то никого не могу, но они за кадром играют лучше, чем в кадре. Мне так обидно! Я говорю: "Почему Вы делаете? Прекратите мне помогать". Рыдают, и потрясающе, гениально все, и за кадром. Вот прямо больше для партнера. Это такая редкость, я учусь, честно говоря, и мне не стыдно, что я учусь. А уж не говоря о том, что просто приятно сидеть с ними и разговаривать.

— А, думаешь, зритель пойдет на картину?

— Нет!

— Почему? Вот Костя Хабенкский здесь сидел и говорил, что снимается в кино для того, чтобы зритель пошел в театр. Ты думаешь, что зритель не пойдет в кино на Евгения Миронова и на Фрейндлих?

— Я-то думаю, что ты немножко неправ. Я думаю, что пойдут те, кто хотят пойти на Евгения Миронова и на Фрейндлих. Все равно это не та часть аудитории, которая идет за другим ощущением. Они могут пойти там, где Миронов играет злодеев, где есть моменты подумать посидеть. На это нет времени. Время другое! Конечно, этот фильм для телевизионного канала, потом он покажет, и ты посмотришь, Федя, этот фильм, сидя дома, а не в кинотеатре. Потому что у тебя на это нет времени. А на блокбастер и на какую-то историю такую, которая взрывает, нужны эффекты, ты пойдешь в кинотеатр. Мне не жалко. Всему свое место и свое время. В "Побег" я специально пошел, я, грубо говоря, поломал в какой-то момент свое амплуа.

— Ну, ты это и заявлял! Я читал в прессе.

— Да, мне хотелось.

— Это было декларативно сделано!

— Вот благодаря таким фильмам я могу сняться с Алисой Фрейндлих. На остальное мне наплевать.

— За деньги будешь сниматься?

— Я снимаюсь за деньги.

— Большие деньги, сценарий – провальный, роль – не твоя, играть нечего.

— Нет. Я по этой причине не снимаюсь в рекламе.

— А почему?

— Потому что я не понимаю смысла. Деньги очень быстро заканчиваются. Сколько бы не заплатили. Либо это должно быть таким... Вот снялась Николь Кидман, это были духи, да?

— Сейчас настало время не моделей, а актеров. Сейчас все большие компании приглашают актеров.

— Если это будет акт искусства. Как у Николь Кидман, это акт искусства. Потому что это красиво, серьезно и талантливо. Почему нет? Это тоже же труд!

— Ну, твой коллега Олег Меньшиков снимается в рекламе.

— Ему как собаке повезло! Это очень хороший продукт. А во-вторых, это не щиты по городу. Я уже не могу видеть этих людей, моих любимых, с которыми я дружу со многими... Но я не могу видеть! Или в аэропорту, когда я вижу тележку, на которую вещи накладываются, смазанное лицо...

— Для тебя это неприемлемо?

— Мне не очень приятно. Если это будет мое лицо, мне не хотелось бы. Может быть, я неправ, я никого не сужу, это моя точка зрения.

— Любимые эпизоды в "Утомленных солнцем"?

— Вообще!

— Я смотрел в зале. Он раз, и заканчивается! И тут же буря аплодисментов. Снесло! Во вторых не снимаешься?

— Снимаюсь. У меня одна из главных ролей в фильме. Но я не знаю, может, я не буду сниматься. По одной простой причине. Просто Никита Сергеевич не говорит, когда съемки. А я повязан театром, повязан контрактами.

— Вот сейчас был десятидневный такой сет... Ты не принимал участия?

— Нет, это касается городских съемок, а все, что касается моей роли... во-первых, я там уже майор по сценарию. Был лейтенант, стал майором. И там болота, грязь. Это все мое. Там не так много действующих лиц, но большая роль.

— Так. Значит, это интересно! Теперь "Космос как предчувствие" Учителя. Хороший фильм. А "Прогулку" ты видел?

— Да, конечно!

— Хорошая картина!

— Да.

— Вот смотри, получается удивительная вещь: тридцать восемь лет артисту Миронову, он играет ну совсем юного пацана. Ты себя можешь посмотреть на экране и сказать: "Ну да, я вот верю сейчас!" Ну, возвращаясь к тому же Меньшикову в "Сибирском цирюльнике" помнишь, да? Огромное количество: "Староват для этой роли!", "А по-моему, его перегримировали!" Вопрос выбора. Есть роли, которые ты просто скажешь: "Братцы, это не мое! Зачем вы мне это предлагаете?"?

— Да, да.

— То-есть, ты чувствуешь использование артиста?

— Конечно, я так говорил Леше с самого начала. Алексею Учителю, замечательному режиссеру, моему другу. Говорил о том, что я это уже играл. Мне это не интересно.

— А где ты это играл? В "Лимите"?

— Нет, не в "Лимите", в "Любви".

— Да, в "Любви", конечно!

— Да, и это было энное количество лет.

— Ты очень требовательный к себе человек! Это хорошо.

— Я отказывался от этой роли, честно, и предлагал ему, чтобы я играл то, что играл Женя – роль Германа. Да. Это для меня новое было качество в то время. Но, как он мне объяснял, что попробовал много людей, и нет никого, кроме меня. В общем, так наивно меня уговорил. Я нисколько не жалею. Мне с Лешей вообще очень нравится работать. Несмотря на то, что, когда мы снимаем, мне хочется иногда подойти и лопатой совковой...

— А боксировал сам?

— А как же! Мало того, мы учились боксировать у тренера, который знал бокс с 60-х годов!

— Да, это видно. Это здорово! То-есть там нет вот этих... более модных таких историй. С этими разворотами, а там немножко из "Шерлока Холмса"...

— Да, да.

— Слушай, а скажи мне, тебе в кино репетиционный период нужен?

— Когда я снимался в "Идиоте", конечно, был нужен!

— В "Идиоте" не было репетиционного периода?

— Нет! Я виделся с режиссером Вадимом Афанасьевичем Бортко полчаса. В Петербурге на встрече, дальше мы встретились на съемочной площадке. Вот и все!