ГОРДЕЙЧУК: Евгений, Вы знаете, вот странно, готовясь к передаче и совершенно не ожидая того, я за последние два дня посмотрела с Вами, мало дающему интервью, две программы. Одну, буквально два дня назад – Петра Шепотинника, и свою программу, которую Вы не помните, когда Вы с Машковым приезжали, с Табакеркой тоже, приезжали с "Московской тишиной". И, что самое интересное, Вы практически не изменились. Но в программе у Шепотинника Вы сказали, что "я стал жестче, я стал ожесточеннее". Я этого не заметила. В чем Вы жестче?

МИРОНОВ: Наверное, в отношениях к людям, потому что я как-то... как-то раньше я умел прощать, что ли, а сейчас, если я вижу, что-то меня не устраивает, я иногда очень агрессивно реагирую. Это касается чаще всего профессии. Профессионалов очень мало, я Вам честно скажу, положа руку на сердце. Потому что с первого курса – это касается везде, и в кино, и в театре...

ГОРДЕЙЧУК: На телевидении.

МИРОНОВ: ... и сценаристов, и режиссеров – с первого же курса, еще не успев обучиться, их начинают транжирить, тиражировать на разных каких-то передачах, какие-то сериалы стосерийные, и человек, как сказать, думает, что это и есть профессия. Когда я сталкиваюсь, я делаю неправильные вещи, поскольку я не могу – если мы не договорились и не можем на одном языке разговаривать, я не могу дальше работать, я пытаюсь человека пере... ну как, чтобы мы, так сказать... ну, халтуры... я не могу, я не могу, не мо-гу. И в этом смысле я бываю чудовищен.

ГОРДЕЙЧУК: Я, кстати, прочитала, если можно верить интернету, что Вас когда-то, в Саратовском училище, прозвали "король истерики" за определенную какую-то ситуацию...

МИРОНОВ: Нет, это правда, ничего хорошего в этом нет, что меня прозвали "король истерик". Это говорит о том, что я плохо обучался. Я в роли Билли Бибит – так, это "Полет над гнездом кукушки", помните? Там мальчика играл, который заикается и который, так сказать, 30 лет девственник такой, да? Я его играл и, в определенный момент, у меня не получалось и на меня педагог: "Давай сильнее, сильнее!"... я и, в общем ушел в астрал и, практически, сеткой – там такая сетка, я в нее должен был заворачиваться – я поранил себе все лицо. Это называется патология. Это никакого отношения к искусству не имеет. Но я это после уже понял, так сказать, обучаясь уже каждый день и каждый час до сих пор. Понимаете?

Фрагмент фильма "В августе 44-го"

ГОРДЕЙЧУК: Вы говорите, что Вы любите экстрим. Когда – ну, о ролях, я понимаю так, что это о театральных ролях. Да, когда бросаетесь из одной – из огня да в полымя. И экстрим в жизни Вы любите или нет?

МИРОНОВ: Вы знаете, раньше не любил, а сейчас как-то вдруг меня посадили на эти лыжи, и первые лыжи, горные – я имею в виду, это мы были на гастролях во Франции с "Борисом Годуновым", и вдруг сами взяли там с друзьями поехали на машине... Меже – такой горнолыжный курорт во Франции. Я был потрясен, что там трехлетние дети творят немыслимое: они с красной горки – красная – это не самая высокая – а с красной, это крутая достаточно горка, они съезжают. Я думаю: "Что же я? Трехлетний ребенок может, а я нет?" Я встал впервые на лыжи и съезжал же с этой горки, с которой съезжать минут пять, часа, наверное, два. Потому что я все время падал, падал, падал, падал, потом научился, мне понравилось.

ГОРДЕЙЧУК: А Вы вообще со спортом дружите?

МИРОНОВ: А как иначе, я не то чтобы дружу, я хожу, я все время занимаюсь спортом, не из-за большой любви, а из-за необходимости. Я терпеть не могу отжиматься, что-то там...аааааааааа. Ну, а когда потом я вижу, как... ну, очень смешно. Я сейчас хожу в тренажерный зал, для следующей роли мне необходимо набрать массу, вес и рельеф. Я вижу, как известные очень звезды, артисты и вообще все, друг на друга не смотрят. Поэтому даже не здороваются. А смотрят – вот сделал что-то, и он дальше – в зеркало, на себя. И я так подсел на это и сразу, чуть что – я щупаю.

ГОРДЕЙЧУК: А не мерили бицепсы?

МИРОНОВ: Ну, боксом я занимался, например, для фильма два или три месяца, "Космос, как предчувствие". Все время спорт какой-то. Сейчас выйдет фильм "Охота на пиранью", где мы с Володей Машковым сражаемся на мечах. Тоже это – мама дорогая! Все по-взрослому.

ГОРДЕЙЧУК: А кто в итоге побеждает?

МИРОНОВ: Побеждает положительный герой.

ГОРДЕЙЧУК: Положительный...нет, я вот думаю, кто из Вас положительный?

МИРОНОВ: Вот это вот – дождитесь апреля месяца.

Фрагмент фильма "Космос как предчувствие"

ГОРДЕЙЧУК: Вы неоднократно повторяете, и я думаю, что это верная фраза, что Вы не пластилиновый, и не восковый, да? То-есть, я так понимаю, что для Вас важнее суть роли, ее нутро, да? И тем не менее, я прочитала, что Вы сказали о Някрошюсе, что он гений. Я с Вами согласна. Но он, наверное, все-таки гений формы. Вот в чем гениальность Някрошюса?

МИРОНОВ: Что касается пластилина, к примеру, я просто со-режиссер, мне очень скучно, когда я просто слушаю, и мне режиссер говорит: "А тут улыбнись". И я могу это оправдать. "Тут вот наклони голову." Пока я сам не пойму, что мне здесь надо сделать, куда мне наклониться и заплакать.... Я – пока мы не найдем какой-то совместных ход, это все равно со-творчество. Мне только это интересно. А если я как собачка, как – так сказать, как в цирке – мне это неинтересно. Я люблю спорить, в хорошем – в том числе и с Някрошюсом, великим гением, потому что на самом деле, понимаете, ассоциативный ряд, который у него в голове, это мне не понятно. Вещи как придумать? Я вот видел Отелло в спектакле, до работы еще с ним. Понимаете, как душит у него Дездемону, это у меня просто мурашки по коже. Ну, невероятно, как такое можно придумать.... Вы не видели спектакль? Ну, это потрясающе, это долго, длинно, потрясающе – вальс на трубе. Уже он задушил ее – там вальс такой – он ее задушил уже, вдруг она опять поднимается, снова на него. И снова этот нон-стоп происходит. Или же, дело даже не в этом, понимаете, есть какие-то знаки. Например, в "Вишневом саде", который мы, по-моему, сюда привозили? Там есть кролик, заяц. Ну что это такое, заяц? К чему, понимаете? К чему? "Вишневый сад", заяц, казалось бы, да? И вдруг он объясняет простую ассоциативную вещь. Заяц – это детство, это его детство. У него, там, в Литве, из дома было видно, как зайчики прыгают, бегают. Иногда папа доставал ружье и убивал зайца. И на него это очень сильно подействовало. Во-первых, заяц – это детство. А, во-вторых, ну как сказать, что в этой жизни, на самом деле, нами руководит?.. Ну, по сути, все равно – предопределение, рок, судьба. Понимаете, мы в какой-то мере зайцы. А кто-то кого-то выбирает, да? И так каждый миллиметр спектакля. Фантастически! Это – одно из самых моих в жизни сильных таких вот взаимодействий. Потому что я очень много у него научился. Но это не значит, что я с ним не спорил, и один раз ругался, потому что я не понимал. Он говорит, там, в сцене с прохожим, выходит прохожий, а я: "А-а-а". Все. Он говорит, как Вы говорите, пластилин – отойдите все назад, потом вперед, все назад, потом вперед. Я говорю: "А зачем Вы это делаете?" – "Ну, Евгений, сделайте, потом поймете." Я говорю: "Нет. Я Лопахин и мне надо понять, как Лопахин реагирует в сцене прохожего? Мы его боимся, он кто? У Вас, в Вашем спектакле, в Вашей интерпретации. Он Сталин? Он Гитлер? Он злодей? Он действительно прохожий? Кто он?" И он объяснил потрясающую вещь. Что он – ну, это река. Я говорю, какая река? Быстрая река, или это медленная река? Как Лопахину реагировать? Ну, защищать женщин в этот момент, или что? Но оказалось все сложнее, он иногда не может словами объяснить. Это судьба, это приходит человек, который всем пожимает руки, прохожий. И дальше – какая у кого судьба. Лопахин купит сад, потом сопьется. Умрет. Эта – уедет во Францию и тоже... Он пожал всем руки, этот прохожий. Походя так, там есть такая сцена. Это судьба, поэтому, с одной стороны ...и только Раневская видит в нем, поэтому дает ему золотой. Извините, что я так остановился, но Вы сами виноваты.

Фрагмент спектакля "Страсти по Бумбарашу"

ГОРДЕЙЧУК: А сами Вы в судьбу верите?

МИРОНОВ: Безусловно. Но я самонадеянно как-то предполагаю, что все-таки можно – кстати, Някрошюс тоже про это говорил – что можно влиять, я не за пассивный образ жизни, понимаете?

ГОРДЕЙЧУК: Ну, вот ломали что-то в своей судьбе? Можете что-то представить сейчас?

МИРОНОВ: Безусловно, а как без этого? Вся моя судьба – это выбор. Каждый день – выбор. Да, я могу Вам сказать. Я... ну, я уже тысячу раз рассказывал, но это как пример – я сидел в Париже и готовился сниматься во французской картине... и три недели репетировал с режиссером... учился тоже, кстати, боксу. Нет, позвонил Фокин. Говорит: "Женя, роль Ивана Карамазова". И наутро – я ночь провел бессонную – я звонил своему педагогу в Саратов, просто она такая женщина была, которая мне помогала советом. Потому что я думал, ну, что, с одной стороны, я зацеплюсь во Франции, шанс реальный, это главная роль у меня на французском языке. Я действительно, ну, не сразу, но мог бы там остаться, сниматься. С другой стороны – мне предложил Валера Ивана, роль, которую мне в тот момент никто не предложил бы. Предложили все Алешу, по моей данности. А Иван – это новый поворот вообще. И надо сказать, он меня ломал, Фокин, не щадя вообще, чтоб я не приносил из того, что я знаю и умею, в эту роль. Он меня просто – нет. Я говорю: "Очки." – "Нет!" Я говорю: "Пусть он чуть-чуть..." – "Нет-нет!!!" Вот – ничего. Вот просто голый человек на голой земле. И дальше, уже когда были прогоны, когда у меня откуда-то взялась иная пластика и другое – другая какая-то зарядилась энергия. Понимаете, когда нечем прикрыться, вдруг включается какой-то механизм такой гораздо сильнее, чем вся эта шелуха, которая, знаете, там можно – парик, брови. Это все ерунда вообще!

Фрагмент фильма "Идиот"

ГОРДЕЙЧУК: Я читала, что Вы в первый съемочный день, когда снимался "Идиот", Вы посмотрели на себя и поняли, что не те глаза, не глаза Идиота. Это правда?

МИРОНОВ: Да. Да, это был провал. Это был настоящий...ужас! Просто ужас, когда я увидел в глазах Бортко, что он подумал, и в глазах всей группы. Он подумал, что это ошибка. Что я – ошибка. Надо сказать, хитрый Машков. Потому что у нас была сцена двойная, это был первый съемочный день. Была двойная... и у меня был монолог Мышкина, сразу, а Машков просто шел и слушал. И он как-то так проехал профилем. А мне еще на улице – в каких-то шапках, знаете, в мехах и такой, знаете, абсолютный такой... что-то от оперетты какой-то. Я еще не понял, как Мышкин ходит, как он говорит, как – не успел. Кино – это страшная вещь, репетировать нет времени. Это все очень сложно. В театре есть период, можно попробовать это, это. А в кино, камера – все. Мотор! И ты должен заговорить другим человеком. Вот как это? Без подготовки какой-то внутренней – очень тяжело.

Ролик к фильму "Побег"

ГОРДЕЙЧУК: Я слушаю Вас и, из-за нехватки времени, цепляюсь за какие-то фразы, о которых должна спросить обязательно. Вы вспомнили о своем преподавателе, если я не ошибаюсь, Валентина Андреевна Ярмакова?

МИРОНОВ: Александровна.

ГОРДЕЙЧУК: Саратов – Ваш родной город. Я понимаю, Вы туда часто ездите. Да? Но ее, насколько я знаю, уже нет в живых. А вот Ваши однокурсники, Ваши друзья Вас явно встречают. Женя, осталось в Вас что-то еще от того четырнадцатилетнего мальчишки, каким Вы поступили в Слоновское училище? Что Вы жалеете, чего Вам не хватает от того ребенка?

МИРОНОВ: Вы знаете, позвольте Вам сначала просто сделать комплимент. Мне очень приятно, что Вы так...что Вы профессионал. Это к началу нашего разговора, что профессионалов очень мало. Но Вы настолько меня сейчас потрясли знанием простых вещей, но я знаю, что я Вам, значит, не безразличен, не просто Вы вот взяли и .... Спасибо Вам большое. Что касается моих саратовских... о чем Вы говорите – мы встречаемся до сих пор. Я с московскими своими однокурсниками не встречаюсь. А с саратовскими... мало того, я нескольких перетащил.

ГОРДЕЙЧУК: Да?

МИРОНОВ: Да. Сейчас вот Володя Колесанов, мой однокурсник саратовский, репетирует главную роль во МХАТе. Да, Олег Павлович его увидел и пригласил. И еще, так сказать, мы регулярно... Галя Тюлина – давно в Москве.

ГОРДЕЙЧУК: Она тоже из Саратова?

МИРОНОВ: А как же!

Фрагмент фильма "Дневник его жены"

ГОРДЕЙЧУК: Евгений, объясните мне, я с Олегом Павловичем – уже мы делали программу. И я у него тоже спросила: "Олег Павлович, скажите мне, пожалуйста, почему саратовская земля так полна?" Именно саратовская, заметьте. Я могу и Вы можете перечислить всех этих людей. Олег Иванович Янковский, Олег Павлович Табаков... Почему, как это? Это ведь не просто известные, как бы, а очень интересные актеры.

МИРОНОВ: Там есть традиции, конечно, театральные. Плюс само место, Волга, Лысая желтая гора. Не знаю, какое-то ощущение какое-то такое, очень уютное и располагающее для... вообще. Вот, знаете, как-то....я очень люблю Саратов, я правда редко там бываю.

ГОРДЕЙЧУК: Вспомнили о Машкове. У Вас была его крестная собака Лайма, она жива или нет? Уже нет, да? Просто от старости?

МИРОНОВ: Да. Мы уже взяли другую, маленькую собачку, Той-терьер, такая маленькая Чапа, которая ну такая злая собака – гроза двора. Она выбегает – и всех детей берут, женщин, старики со двора убегают, собак больших убирают, потому что она выбегает, такая маленькая чухня, и вдруг она – хозяйка двора. Вот я ее очень люблю. Так что собака теперь другая.

ГОРДЕЙЧУК: Спасибо, Евгений, спасибо большое. На прощанье автограф для нашей программы, который, я знаю, Вы придумывали с отцом. Просто, практически, произведение искусства. А можно, мы даже в кадре?