Разговор по душам с двумя "М"

Когда театр Табакова решил показать в Киеве "Матросскую тишину", некоторые театральные снобы местного разлива предсказывали, аки Кассандры, провал этого спектакля. Дескать, и пьеса Галича устарела, и Табакову как режиссеру-постановщику далеко до Петера Штайна, и артисты играют не слишком виртуозно... А на самом деле пьеса Александра Галича, написанная в 1945 году, доведенная до генеральной репетиции в "Современнике" в 58-м и, наконец, поставленная Табаковым в 89-м, просто поражает свежестью и точностью совершенно современного литературного языка. В обывательском подсознании Галич сохранился как посредственный советский драматург, проявивший свой талант только в сатирических песнях-балладах, за которые и был изгнан в парижскую глушь Западной Европы. Смею заверить уважаемую публику, что Александр Аркадьевич был не только первоклассным поэтом и артистом, но и не менее блестящим прозаиком и драматургом. А спектакль "Матросская тишина" в постановке Олега Табакова, сценографии Александра Боровского и музыкальном оформлении Сергея Никитина оказался одним из самых сильных театральных впечатлений киевлян в эпоху культурного поста, расцвеченную мыльными пузырями антрепризных поделок.

Московские острословы придумали шутку, в которой есть большая доля правды: нынешнее российское поколение актеров называется "ММММ" (Меньшиков, Маковецкий, Миронов и Машков). Евгений Миронов и Владимир Машков в составе "Табакерки" намедни приехали в Киев. На заре своей популярности они сыграли в фильме Дениса Евстигнеева "Лимита" новых русских друзей, за что и получили по "Нике". В "Матросской тишине" двое из четырех "М" играют отца и сына. 35-летний Машков абсолютно неузнаваем в роли Абрама Ильича Шварца, старого местечкового пьяницы и философа, убитого фашистами во время оккупации. А его сын, талантливый скрипач Додик Шварц, погибает в санитарном эшелоне... Что вам сказать? Игра Машкова и Миронова не просто хороша – она из разряда открытий, когда бъешь себя по лбу и бессознательно выкрикиваешь забытое слово "эврика". Так, не приходя в сознание после "Матросской тишины", я и беседовала с двумя замечательными артистами Евгением Мироновым и Владимиром Машковым. Правда, Машков, рискованно сочетающий профессии актера и режиссера, принимал в беседе мерцающее участие. То он вспоминал, что не спал уже шесть лет, то уезжал на съемки "Памятника себе", то входил в грим и образ непревзойденного Абрама Шварца. Так что веселый получился разговорчик...

ЗН: Володя, как у Вас с актерским тонусом после передачи "Я – памятник себе..."?

МАШКОВ: Я понимаю, что люди творчески подошли к процессу. У них не просто сидят две говорящих головы, которые гундосят друг с другом. Есть какая-то придумка, игра – и мне такой подход нравится.

ЗН: Женя, после "Матросской тишины" хочется спросить: у Вас есть свое особое отношение к Александру Галичу?

МИРОНОВ: Мое знакомство с Галичем состоялось тогда, когда Олег Павлович Табаков принес запрещенную пьесу: "Матросская тишина, или Моя большая земля". Мы сыграли спектакль в 89-м году, в то время в финале была песня "Когда я вернусь" в исполнении Галича. Плакали все: и мы на сцене, и зрители – такое сильное было впечатление.

ЗН: Володя, а Вы любите Галича?

МАШКОВ: Это настоящая пьеса. А песни Галича – просто потрясающие! Хотя это не песни, песни исполняют певцы. У Галича стихи, положенные на музыку. Вы знаете, я ведь очень не люблю тех, кто девальвировал прекрасное понятие "бард". Это люди в штормовках, красных кедах, сидящие у костра и делающие вид, что им очень хорошо. Я считаю, что ни Окуджава, ни Высоцкий, ни Галич, ни Розенбаум к таким "бардам" никогда не имели никакого отношения. Когда я слышу песенки типа: "мы с тобой гуляли по лесочку-у-у" или "я одинок, в квартире пустота" – меня начинает трясти.

ЗН: Володя, я слышала, что Вы собираетесь ставить за пределами "Табакерки" новую пьесу Леонида Филатова. Как он сейчас себя чувствует и каким вам представляется спектакль?

МАШКОВ: Он плохо себя чувствует. Но Филатов – великий человек. Он в таком тяжелом состоянии написал "Любовь к трем апельсинам" – пьесу невероятно смешную и талантливую. Надо отдать должное Лене Ярмольнику и Саше Адабашьяну: Филатов написал первый акт, и они его просто заставили писать дальше. Сейчас многие пишут в стол, а эта история действительно блестящая и обязательно должна быть поставлена. У него и "Про Федота-стрельца" – замечательная вещь, но там театр одного актера, по ней нельзя поставить драматический спектакль. А "Любовь к трем апельсинам" тоже в стихах, но с какими персонажами! Я это буду ставить в Театре оперетты, с большим живым оркестром, танцорами и сборной солянкой драматических артистов. Я хочу сделать такое особое соединение жанров.

ЗН: А Вы будете играть в этих многожанровых "Апельсинах"?

МАШКОВ: Нет, я не могу быть играющим тренером. Режиссер находится в ситуации генерала, который следит за сражением. Быть внутри сражения он не имеет права, потому что потеряет ориентацию.

ЗН: Женя, каково ваше мнение о Машкове-режиссере, в частности, как вам его нашумевшая "Трехгрошовая опера"?

МИРОНОВ: Я, к сожалению, видел только прогон этого спектакля. Вы знаете, Володю давно тянуло к большому пространству, и он овладел им очень профессионально. Он настолько детальный, точный режиссер, что каждому в большой команде "Оперы" создал рисунок роли. У него, кроме главных персонажей, в спектакле много бандитов. Райкин играет главную роль, в остальных ролях – артисты "Сатирикона". Только Николай Фоменко приглашен со стороны. Когда я сидел в зале на прогоне, мне самому хотелось сыграть любого из персонажей – так меня притягивала Володина режиссура.

ЗН: Володя, а почему Вы вдруг решили ставить "Трехгрошовую оперу" Брехта? Вам что, очень нравится этот драматург?

МАШКОВ: Нет, я не могу сказать, что я его люблю. Но у него есть такое неплохое качество в пьесах: вся его теория эпического театра построена на четких канонах, которые очень хорошо нарушаются. И его назидательность я уничтожил, просто выбросил из спектакля. Поверьте, она исчезла совершенно безболезненно. Я пьесу сократил в два раза и кое-что вывернул наизнанку. В театре вообще все можно – это живое дело. Человек пишет про одно, поставить можно про другое, а сыграть так, что это будет про третье.

ЗН: Володя, Вас, одного из "ММММ", не возмущает, что нынче профессии артиста и режиссера стали непрестижны?

МАШКОВ: Ничего хорошего в этом, конечно, нет. Это неправильно. Да и многие актеры теперь стали к профессии по-другому относиться. Они говорят: "Я работаю в театре", – ужас, правда? Все равно, что "я работаю в киоске". А вообще надо дело делать, а разговаривать о своей значимости в искусстве просто глупо. Приходят другие ритмы, другое время, другой театр. Все бессмысленное отваливается само. Чего только не происходило: в Москве двести театров появилось. Где они? Их нет. Никто их не уничтожал, они сами уничтожились. Собирались по пять-шесть человек любителей, которые почему-то решили, что они – театр. А я с детства знаю, что это за труд и что это за дело. Я в театре – не человек с улицы.

ЗН: А Вы, Женя, не чувствуете ущербности в нынешней популярности артистов, не такой всенародной, как раньше?

МИРОНОВ: Вы знаете, мне лично хватает моих поклонниц и общественного внимания. Я имел шансы стать вторым Якубовичем. У меня достаточно легкая манера общения с людьми – и мне все время предлагают вести какие-то новые передачи на НТВ или на ОРТ. Но тогда надо менять профессию и уходить в шоумены, вести, скажем, передачу типа "Я сама", что Юля Меньшова очень успешно делает. Но мне этого не хочется, у меня есть своя профессия, которая мне нравится.

ЗН: Володя, Вы сейчас снимаете фильм "Сирота казанская". Есть надежда, что хотя бы эта "Сирота" появится в прокате?

МАШКОВ: А как же. Это будет хороший советский фильм. Да, я люблю классическое советское кино, потому что меня волнует зритель. Я сам выступаю, как зритель, я хочу плакать и смеяться, как зритель. А когда режиссер начинает рассуждать: "Вы знаете, концепция этого фильма такова, что зритель его не поймет", – мне сразу становится неинтересно. Последний фильм, где я снялся, называется "Вор", вот это и есть наше кино, про нас. Так же, как спектакль "Матросская тишина", который Вы видели.

ЗН: Женя, Вы играете в "Современнике" в спектакле "Карамазовы И АД". Очень странно, что вам предложили роль именно Ивана Карамазова.

МИРОНОВ: Я сам удивляюсь, так решил режиссер Валера Фокин, все дело в его подходе к этой теме. В спектакле нет ни одной женщины, только Зосима, черти и семья Карамазовых. Отца играет Кваша, черта – Авангард Леонтьев, Зосиму – Глузский. Я несколько дней ходил в психбольницу Кащенко, чтобы найти там Ивана и сыграть его. Но Ивана я не нашел. А потом прочитал у философа Булгакова, что у Ивана Карамазова нет внешности, он весь – отвлеченная проблема, и у Достоевского Иван внешне не описан. И я подумал: "Какая прелесть! Значит, на эту роль нужен только я, больше никто".

...Расставаясь с Женей Мироновым и Володей Машковым, я вспоминала бессмертную фразу из анекдота: "А жизнь-то налаживается!" Действительно, когда в театре и в кино появляется пирамида "ММММ", можно надеяться, что ветер перемен, как бы сильно он ни дул, не превратит это крепко сколоченное строение в бесформенное перекати-поле...