Так уж повелось – его считают внебрачным сыном Андрея Миронова и Татьяны Дорониной, что молодому актеру театра-студии Олега Табакова в чем-то даже и нравится. По крайней мере, ему, как никому другому, с редкой приветливостью улыбаются театральные вахтерши.

Екатеринбург Женя Миронов покорил незаметно и как-то не торопясь. В то время как в Москве о нем писали рецензии, называя чуть ли не "выдающимся молодым артистом современности", суровый уральский город по этому поводу спал спокойно. Неспокойными были лишь редкие для нашего времени пытливые кинозрители, которые, отказав в любезности "Черепашкам-ниндзя" и очередной серии "Санта-Барбары", вдруг решили на свой страх и риск отправиться на никем не разрекламированный фильм Валерия Тодоровского "Любовь", который почему-то демонстрировали в нескольких далеко не центральных кинотеатрах нашего города. И пытливый зритель выходил из душных кинозалов, больше не замечая уличной серости и грязи. Потому что, за тот час с лишним пришлось вспомнить не только всеобщую мучительную Юность, но и тот факт, что никакой суперэротический триллер никогда не сравнится с нашим до простого сложным русским кино.

В "Любви" Женя Миронов исполнил главную роль. Фильм обошел сорок фестивалей, в Женеве молодому актеру вручили приз. Дома представили на соискание Государственной премии России. Но говорить об этом Женя не любит, прерывая свой монолог полувопросительным: "Наверное, опять хвастаюсь?". На что приходится успокаивать – и вовсе не из соображений мелкого подхалимажа. Просто приятно поговорить с человеком, которого стороной обошла звездная болезнь, не тронув искренность и массу обаяния. ...

— Наверное, молодому актеру, тем более из провинции, в каше время в Москве сложновато, с одной стороны – трудно пробиться, с другой – очень легко подцепить вирус некоторой богемности...

— По-моему, все зависит от человека. Мне кажется, нужно просто фанатически работать, как бы банально это ни звучало. Потом смотрю на сегодняшний первый курс Олега Павловича. Там есть совершенно замечательные ребята – Виталий Егоров, Сережа Угрюмов, Марьяна Шульц... Кроме того, что Бог наградил их талантом, они настолько серьезно относятся к своему делу – какая уж тут богема. Кстати, это вовсе не интересно, там в основном люди, которые в принципе ничего не делают. А пробиться сейчас действительно очень трудно. Когда мы выпускались, возникала масса новых театров и студий. Сейчас же наблюдается трагический процесс – театры постепенно будут закрываться, а их место займут антрепризы, когда актеры собираются на небольшой промежуток времени, ставят спектакль, играют и расходятся.

— Когда Вы "пробивались", Вам от многого пришлось отказываться?

— Прежде всего, от дома. Стал самостоятельным, научился сам за себя решать, прошла некоторая инфантильность, правда, не знаю – хорошо это или плохо...

— А как Вы появились на киноэкранах?

— Вообще-то Олег Павлович не отпускал нас сниматься до третьего курса. У него такой принцип: плохое кино, плохая режиссура, да еще когда у студента с мозгами слабовато, может все испортить. И когда на третьем курсе меня пригласил Александр Кайдановский в фильм "Жена керосинщика", Табаков меня благословил, потому что это был счастливый случай – начинать у прекрасного режиссера. Что касается "Любви" Валерия Тодоровского, то здесь я хоть и пробовался, но сниматься не собирался: должен был уехать с театром на гастроли. Но меня настолько все это увлекло, что решился. Страшно рад, что познакомился с Валерой – это сейчас какая-то новая волна в нашей режиссуре, перспективная и очень интересная. В фильме я играл вовсе не героя, я вообще ненавижу играть героев. Это был просто человек из толпы, и очень хотелось, чтобы его узнавали. Поэтому, с одной стороны, мне было легко, во с другой – очень сложно. Образ слишком амплитудный. И мне хотелось показать вполне заурядного человека, которого разглядываешь под микроскопом, а там так много всего намешано...

— Наверное, сейчас у Вас масса "киношных" предложений?

— Предлагают очень много. И когда маме по телефону говорят сумму, которую заплатят, она буквально плачет и говорит: "Женя, ты у меня дурочка!". Нельзя сказать, что я такой уж принципиальный, но когда просто неинтересно, зачем тратить силы и время. Деньги меня не слишком-то волнуют, хотя, конечно, приятно, когда они есть. Когда был в Женеве, ко мне подошел представитель из "Коламбиа Пикчерс" и предложил средненький, пошленький сценарий с каким-то неизвестным режиссером, причем деньги посулил довольно приличные. Я подумал: "Ну и что? Это все однодневка, быстро пройдет". Правда, недавно мне очень повезло: Петер Штайн ставит "Орестею" – это огромный проект, где я должен играть Ореста. Такой роли я не играл ни разу в жизни и даже не мечтал сделать ничего подобного...

— Давайте вернемся к театру. Вот все говорят: "дух студийности"... А в чем он, по-Вашему, выражается?

— Наверное, в том, что мы до сих пор сохранили дух какого-то мальчишества и ребячества. Очень переживаем друг за друга и за наш театр, очень радуемся, когда у кого-то что-то получается. Не могу сказать, что так сильно дружим, зачем уж врать? Но Олег Павлович – человек хитрый и мудрый. Коллектив у нас небольшой – 30 человек, и это спасает от многих бед. Нет никаких совершенно ненужных интриг. Театр для меня – все! Возможно, я больной, как, наверное, многие, кто к нему прикасается. Ведь это прикрытие от жизни, от каких-то личных переживаний. Такой своеобразный заборчик, но мне он нравится, я нахожу в этом свой кайф. Вот мы, несколько артистов, живем в театральном общежитии. Мой сосед – замечательный актер и режиссер Владимир Машков. Отыграв спектакль, собираемся вечером на кухне, сидим. И у нас рождаются новые проекты. Так появились "Звездный час по местному времени" и "Страсти по Бумбарашу", которые Володя сделал как режиссер, я же там исполняю главные роли. Мне кажется, что в наше безрежиссерское время наконец-то появился классный режиссер.

— Женя, давайте все-таки напоследок раскроем секрет Вашего происхождения...

— Да нет никакого секрета. Мои родители никогда к театру отношения не имели. Мама работала электромонтажницей, папа – шофером. Андреем Мироновым я всегда восхищался и восхищаюсь. Правда, видел его один-единственный раз.