ГАСТРОЛИ В САРАТОВЕ

(из личного архива Евгения Миронова)

ОН ПРИЕХАЛ В МОСКВУ ВОСЕМНАДЦАТИЛЕТНИМ МАЛЬЧИКОМ,
окончив наше театральное училище, курс народной артистки России Валентины Ермаковой

Евгений Миронов, на пресс-конференции:


"Я настолько счастливый человек, я продукт двух великих педагогов, – хотя это чудовищно звучит – которые на меня подействовали, чтобы я развивался в нужном, правильном направлении. Потом я уже сам начиинал действовать, барахтаться... И, как сказал Сережа Назаров, тоже ученик Олега Павловича, что он нас всех снял с дерева...

Я помню, как я приехал из Саратова, как стоял – зрительно очень запомнилось, как я стоял на служебном входе МХАТа в шапке-ушанке и просил телефон, потому что мне надо было срочно дозвониться до Табакова и сказать, что я только у него должен учиться, что я буду звездой. И помню, с каким репертуаром я приехал: то ли я был очень хитрым, сейчас не помню – я приехал с репертуаром Табакова полностью: это был "Золотой петушок", это Твардовский. Приехал в тройке, читал...

Я ехал только к Табакову. У меня не было никаких абсолютно других вариантов. Я знал, что буду учиться только у этого человека. Не помню, где я услышал, что именно там мне нужно быть, или я сам это понял...

На курсе был тиран, страшный тиран, и мы страшно боялись Табакова. Вот этюд. Я открывал дверь, а здесь сидели Олег Павлович с педагогами. Я открывал дверь, а он говорил: "Стоп! Миронов! Врешь!" Я понимал, что часть руки моей уже врет. Он не давал вздохнуть, чтоб я врал, ни на секунду. Это отбило начисто всякий интерес к игранию в актерство. Я очень благодарен, хотя это было тяжело, страшно и мучительно больно...

У меня, например, были две недели испытательного срока, который мне Олег Павлович поставил, и я должен был сделать, доказать. И я помню, как тяжело было внутри. И я должен был поразить Табакова. Курс был большой, человек тридцать. Я, помню, делал этюд, провожал девушку и так отчаянно – то ли, наоборот, от любви к ней – я подпрыгнул, а потолок был метра два или больше даже, и достал до потолка. И Олег Павлович Табаков сказал: "Во! Настоящее!" Потом пробовал, у меня не получалось уже, прыгал, прыгал..."

ЕВГЕНИЙ МИРОНОВ: МНЕ ПОМОГ КОМПЛЕКС РАСТИНЬЯКА
Встреча первая, после пресс-конференции


ОБ УДАЧЕ

— Как Вам кажется, то, что Вы сделали такую карьеру за столь короткое время – это стечение обстоятельств или все-таки Ваше трудолюбие в большей степени?

— Чаплин говорит, что это случай в жизни любого артиста очень много значит. Конечно, тут очень много удачи. Мне везло и везет, и слава Богу, что Господь меня отмечает в том смысле, что мне попадаются очень хорошие люди на моем пути – режиссеры, педагоги и, конечно же, папа с мамой, то, что у меня такая работоспособность. Нет, я не хвастаюсь, я люблю это делать... Вот я встретился со Штайном в своей жизни и увидел фаната в работе настоящего. Я играю в "Орестее" главную роль, Ореста... И понял, что я еще много чего не умею.

О ВЕРЕ

— Синдром мальчика из Саратова был в самом начале? Вы не боялись провала, что придется возвращаться?

— Я все время и сейчас говорю, что все, я уезжаю в Саратовский ТЮЗ, в котором меня хотел когда-то оставить Киселев – когда тяжело, трудно... Комплексы какие-то... Они, может, и помогли мне в чем-то.

— Да, снобизм московский, он остается.

— Абсолютно. Но я глубоко уверен, что растиньяковский как бы комплекс, когда нужно покорять и чего-то добиваться, он мне и помог в жизни. Тут дело в вере какой-то.

О "РЕВИЗОРЕ"

— Вот Вы недавно закончили сниматься в "Ревизоре" в роли Хлестакова. Вы играете соврвременника или классически, типажа, которого уже нет в жизни?

— Я сыграл... Не знаю, как это получилось, в ноябре я узнаю об этом, когда меня позовут на премьеру, но... До этого были премьеры разных великих артистов, которые играли – в том числе Табаков в Праге, Гарин у Мейерхольда или Михаил Чехов. Я достаточно подробно изучал, что они делали, но у меня в корне отличается трактовка... В чем-то она, конечно, современная, потому что играю я, а я живу в сегодняшнем дне, мне 28 лет... У Хлестакова "легкость необыкновенная в мыслях": ну, много очень людей легкомысленных в жизни вообще, но такая необыкновенность в этой личности – только у Хлестакова. Поэтому это загадочное существо. Сам Гоголь говорил, что это самая сложнейшая роль в спектакле. "Не знаю, найдете ли вы артиста на эту роль", – писал он Щепкину. Я считаю механизм этой роли до сих пор неразработанным. Может быть, только Михаил Чехов, который открыл идиотизм в этом образе. Но у меня отличается...

О ЛЮБВИ

— Обычно молодые актеры любят свои актерские штампы, находки на сцене переносить на личную жизнь. После "Любви" было ли у Вас такое: Вы начинаете играть себя в "Любви" перед барышней или, наоборот, что-то делаете, говорите, а потом себя ловите на том, что играете?

— Во-первых, то, что было в фильме "Любовь"... достаточно правдивая история была в моей жизни, до, естественно, съемок картины. Это было в Саратове. Я, наоборот, в картину привносил то, что у меня было в жизни. Что касается моих дальнейших отношений с женщинами, беру ли я из своих картин... Вы знаете, некогда, просто нет времени, чтобы вспоминать какие-то цитаты или какое-то поведение ловить. Я на самом деле достаточно сложнее и своеобразнее, чем я в "Любви", фильме Валеры Тодоровского. Поэтому мне есть из другого чего черпать.

— Есть у Вас настоящие дружеские отношения в театре? Закулисье, говорят, такое место...

— Да. Вовка Машков. Мы с ним много пережили, многое знаем друг про друга, поэтому у меня с ним, пожалуй, самые дружеские отношения, хотя разные сложности на нашем пути. Но наш театр застрахован – он маленький, хитрая такая структура, то, что Табаков придумал. С одной стороны, хочется большой площадки, с другой стороны, понимаешь, что это сразу за собой влечет все остальные сложности.

О МОДЕ

— Вы чувствуете себя модным актером?

— С одной стороны, мне уже легче. Все про меня знают и не надо уже никому ничего доказывать, что я за человек и артист. С другой стороны, мода, она иногда меня раздражает.

— А отношения к Вам той золотой тусовки, не чувствуете иногда похлопывания по плечу богатых людей или детей знаменитых родителей?

— Нет. Вот в Челябинске один богатый человек захотел нам всем по машине подарить, мы отказались. И в тусовке у меня есть друзья – Гарик Сукачев, Вова Пресняков. С Гариком познакомились, когда он в театр к нам пришел, хочет сейчас снимать картину и чтобы я играл.

— А в Саратове на улицах узнают?

— Да, когда я не в шортах. Девочки просят автограф, парни руку жмут, а бабушки целуют... Приятно было очень, когда в Праге узнали меня и... Олега Янковского. В Каннах тоже.

О ЕРМАКОВОЙ

—Что сказала Вам Ермакова при встрече?

— Я сразу, как только приехал, пошел к ней смотреть прогон студентов. Пошел, честно говоря, скрепя сердце, потому что время есть время, но, Вы знаете, опасения были напрасны. Ермакова – женщина-борец. Она всю жизнь борется, всегда в центре событий, ездит в Москву, ищет самые современные пьесы. Я видел ее первый курс, отрывки из Зощенко. Но насколько у нее потрясающее чутье. Вы знаете, мне кажется, что она вечная.

ЕВГЕНИЙ МИРОНОВ: Я УЧУСЬ ЛЕТАТЬ
Встреча вторая, после спектакля "Страсти по Бумбарашу"

— Спектакль в Москве и спектакль в Саратове – они разнятся?


— Ну, конечно. Во-первых, ответственность другая, потому что там приходят наши зрители, которые часто приходят в наш театр – домашние какие-то радости. Здесь – Саратов: с одной стороны, город Табакова, с другой стороны – мой город, и третье – это гастроли. Гастроли – всегда надо что-то доказать, победить. Уже было много у нас гастролей. И сейчас чувствуется любовь из зала.

— А бывает, что ее нет?

— Конечно, бывает. Неприятно. Бывают на афишах наших разные вещи по отношению к артистам, режиссерам... Бывает, уходят зрители. ...

— А как Вы себя на сцене чувствуете, когда ничего нет из зала?


— Артисты – люди такие легкомысленные. Когда люди уходят из зала, хлопают дверьми или кричат что-то из зала: фа-не-ра!, то есть, дерево – в Москве мы играли спектакли... В таких случаях артисты все скидывают на то, что люди не поняли, но никогда на себя, что у нас что-то не получилось. Следующий раз получится. Иначе если мы будем очень расстраиваться, то что делать тогда? А надо делать еще спектакли, играть... Играть. А у нас много спектаклей, театр репертуарный, мы играем часто.

— Когда Вы себя не любите?

— Когда я ленюсь, когда я иногда капризничаю. Это очень редко бывает, но иногда вдруг, знаете, на какой-то момент крыша едет, – может быть, поклонницы... И начинаешь себе воображать: оказывается, ты уже чего-то достиг. Все не так! В эти минуты вдруг смешной какой-то становишься.

— А когда Вы себя любите?

— Если говорить про профессию, люблю моменты неожиданные, когда они у меня рождаются, непредсказуемые, которых я сам не ожидал, не которые я сделал. Такое случается на сьемках, когда хорошая атмосфера, когда вдруг что-то такое исходит от тебя. Но редко.

— А в жизни?

— Всегда... Что делать?.. Тут такая история, понимаете, на самом деле все время борьба у тебя внутри происходит между любовью и нелюбовью. Все равно люди, чего-то добивающиеся или много работающие,— они эгоистичны. И это хорошая черта, даже не плохая. Но важный самый момент – не любовь к себе, а когда уважаешь себя за что-то.

— Поклонниц много?

— Ну, хватает. Бывают разные поклонницы – бывают хорошие, бывают тяжелые. Тяжелые – это вот не так давно мне каждый день звонила – где взяла телефон, я даже не знаю – в четыре часа утра, примерно неделю. Я все время забывал и волновался, потому что в четыре часа утра может откуда угодно раздаться звонок, вскакивал, оказывалось, она – говорила, говорила, говорила... В один прекрасный день она позвонила и сказала, что если не осуществится какая-то ее мечта, то она...

— Покончит с собой?

— Нет. Сейчас поклонницы другого разряда пошли. То она плеснет на меня серной кислотой. С тех пор я стал к театру иногда подходить оглядываясь, потому что был такой случай с Абдуловым Сашей. Но он увернулся.

— Какие-то друзья в саратовской актерской среде остались?

— Конечно. Замечательные мои однокурсники работают в Саратове, очень хорошие артисты Володя Калисанов, Гоша Баголей, которые работают успешно у Дзекуна. Я был недавно на прогоне и поразился, это был потрясающий абсолютно прогон "Брата Чичикова".

— Не было ли в глазах у Ваших друзей белой зависти: все-таки Вы – там, а они здесь?

— У меня была зависть белая, когда я смотрел этот прогон. Когда смотришь что-то хорошее, всегда возникает замечательное, я считаю, чувство зависти. Мне хотелось играть в этом спектакле.

— Чичикова?

— Чичикова. Хотелось по-своему сделать. Я им завидовал.

— А Ваше ощущение от жизни? Кажется, Вы уже давно прошли период сцены и неуверенности, и уже в гармонии с самим собой, с миром, самодостаточны... Так?

— Тоже по-разному. Я ехал в Прагу играть великую роль Хлестакова. Как мне казалось – я два года к этому готовился. Я очень много читал материалов, письма Николая Васильевича Гоголя, узнал, какой трагедией была вся его жизнь... Я приехал туда и понял, что я не готов ни к чему. Хотя у меня есть опыт, ощущение себя и стержня у меня есть. Но дело в другом. Занятная штука наша профессия, она очень зыбкая, что ли. Но я кинулся в роль, как в прорубь... Это самая тяжелая была в моей жизни работа. Ну, так сложилось: артисты замечательные, режиссер, роль великая. Такое бывает раз в жизни. Там играют: городничий – Никита Михалков, судья Ляпкин-Тяпкин – Олег Янковский, играет Зиновий Гердт, Леша Жарков, Володя Ильин, Марина Неелова, Авангард Николаевич Леонтьев, Армен Джигарханян – целое созвездие.

— А высота есть какая-то, которую хочется достигнуть, планка?

— Я в Саратове как бы родился, в Москве научился говорить, ходить, улыбаться, хохотать, плакать. А сейчас у меня такой момент, специально говорю такими фразами специально для заголовка: Я УЧУСЬ ЛЕТАТЬ. Это на самом деле. Сейчас быстро устаревает все. Другое время – и "петелька-крючочек" по Станиславскому – замечательная школа, но мы уже чуть-чуть опаздываем. Зритель изменился. Очень важный момент в человеке – это передача своей энергии или ее забирание. Я, так Господь меня наградил, отдаю энергию, у меня нет способности забирать.

— А Табаков говорил про вас, что Вы – вампир.

— Он говорил про всех учеников, но я отдаю. Где мне ее брать – это уже мои проблемы. Но планка, это летание... как пример могу сказать, это замечательный артист Олег Меньшиков, кото рый обладает такой энергетикой, которая действует помимо эмоций, помимо движений, помимо текста. Это очень важный момент... Я иногда уже проверяю свое влияние на зрителей. На больших площадках, на маленьких – в Театре Табакова, на огромных, оказалось, даже легче воздействовать на зрителя. Но это мои секреты.

— А Ермакова что говорит про Ваш путь,успехи?

— Когда я привозил сюда фильмы "Любовь", "Анкор, еще анкор!", "Делай – раз!", я всегда ее приглашал. И она все время мне советует. Это очень важно – иметь мудрого учителя, который дает советы, и я их использую. Я ей верю. Я очень часто звоню ей из Москвы, с ней советуюсь.

Вверяя, посвящаю Евгению Миронову, Бумбарашу
ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ, ПРОЩАЛЬНОЕ,
написанное сразу после последнего гастрольного спектакля Театра-студии под руководством Олега Табакова "Страсти по Бумбарашу"


Лица ясные, глаза чистые, мужчины кричали "браво", а женщины, визжали, и снова выбегал он на поклон. С глазами такими небывалыми, что невозможно оторваться, невозможно не любить. И прости меня, Господи ты Боже мой, но счастью не было конца, и я смотрела, мы смотрели и видели его. Явленье неземное и редкое, с такой небесной аурой, простите высокопарные мои слова, но не было такого никогда, сиянья, исходящего...

Спасибо, Бумбараш!

И в старом стиле хочется писать, пусть неумело, робко, признание в любви, "можно мне Вас тихонько любить?"

Женя, такой замечательный, яркий и смелый, таящий в себе, отдающий себя, увидеть его, дать себя покорить, нежданно, нечаянно, с первым прыжком.

— "Последний нонешний денечек!"

И..!

— "Прости-прощай, мой брат Гаврила!"

И..!

— "Прости – прощай, моя родная!"

И..!

И невозможно оторваться, и только за его глазами в одном дыханье и волнуясь, что вот не так вдруг, вдруг сорвется и не подхватишь ты его.

Быть может, волноваться за актера не пристало, но, ох ты, Боже мой!

— "Теперь когда еще попляшем
И попоем Бог весть когда..."


А завтра уезжает театр, и не прощаясь, видишь слезы в глазах друзей-коллег: ведь уезжают.

И, может, только это – то настоящее, когда наружу слезы, ты плачешь после встречи, ты потрясена...

Вот как бывает, а кто-то не заметил.

Но просветленье было, было и соприкосновенье в том, что, выйдя из свеченья, словно оторвавшись, разорвав чего-то, ощущая яростно нехватку, больно... счастливо... и снова больно...

— "Прости-прощай, друг..."

Р.S. "Ходят кони над рекою,
Ищут кони водопою,
А к речке не идут:
Больно берег крут..."


Р.Р.S.
Такой голос – от Бога, и все что происходит с ним – от Бога, так не оставь его, Господи!