— Женя, о тебе уже так много и хорошо написано, столько твоих интервью везде опубликовано. Оно и понятно – все у тебя прекрасно...

— Кто вам сказал, что у меня все прекрасно?

— Почитаешь твои интервью и сразу поймешь, что у тебя все замечательно. Ни одного худого слова в твой адрес, ни от тебя – в адрес других. Картинка получается какая-то слишком благостная. И, честно говоря, не очень правдоподобная. Ведь у каждой благополучной ситуации есть своя изнанка...

— Когда начался мой взлет – после премьеры фильма "Любовь", я давал интервью направо и налево. Все было хорошо – милый мальчик, обаятельный... А когда прилетел в Женеву на фестиваль, первый вопрос, заданный мне корреспондентами, был: "Когда Вы в первый раз испытали оргазм?" После таких вопросов хочется говорить только о работе в театре и в кино.

— Хорошо, спросим по-другому. Ты намерен делать "хорошую мину" при любой игре, поддерживая таким образом имидж актера столь же благополучного, сколь миролюбивого?

— Не хочу я вовсе никакого имиджа придерживаться! Мне все интересно сыграть – острохарактерные роли, героические, отрицательные... И уже как некий отпечаток сыгранных ролей в конце концов сложится имидж...

— Хотелось бы тебе быть выразителем взглядов и идей тех, кому за 20, экранным олицетворением этого поколения?

— Если честно, я хотел бы не думать об этом. Мне кажется, это было бы глупо. Я посмотрел спектакль "Нижинский" и был просто потрясен. И я не думаю, чтобы Меньшиков как-то специально создавал образ "того, кому за 30". Не в этом дело. Он просто работает. И я тоже считаю, что нужно просто работать. А остальное – дело ваше: называть меня так, как считаете нужным.

— Так ты, стало быть, и не "типаж номер один" дня сегодняшнего? Может быть, просто "шестидесятникам" хочется, чтобы нынешнее поколение представлял такой, как ты? То-то тебя так любят снимать режиссеры этого поколения...

— Ничего плохого я в этом не вижу. Может, это действительно какая-то преемственность, потому что, скажем, в спектакле "Обыкновенная история" в театре Олега Табакова я играю роль, которую раньше играл Табаков. Такой вот "исторический момент". Помню, Табаков, сыгравший Адуева-младшего, был властителем дум. Я не могу сказать, что стал сегодняшним властителем дум, потому что это сейчас никому не нужно, но как бы... Это нормально.

— Вот что говорили про тебя в кулуарах после шумного успеха "Любви": "Какой хороший, не испорченный кинематографом мальчик! Какой хороший, совершенно не испорченный славой! Ах, ведь испортят!" Что ты сам думаешь о том, насколько легко к тебе прилипает дурное и насколько сложно тебе с этим бороться?

— Я нашел, наверное,способ,как с этим бороться.

— Работать...

— Это во-первых, а во-вторых... Знаете, вот сейчас, когда мне предложили роль в "Орестее", я не знаю, как ее играть. Я не знаю, что делать. От всей той славы, что была у меня, на первой репетиции не осталось и следа. Я опять как голый человек на голой земле. И это я не себя хвалю – это замечательная особенность нашей профессии. Другое дело – пусть о своем реноме думают люди, которые за счет своей славы обделывают какие-то свои дела. А мне эта слава – по боку. Хотя, конечно, приятно.

— Ну вот, опять ты говоришь, как положительный герой современности. Может, ты хотя бы в детстве всласть похулиганил?

— Что вы! Я был в детстве пай-мальчиком. Абсолютным маменькиным сынком. Другое дело, что я всегда любил то, чем сейчас занимаюсь. Устраивал всегда какие-то капустники. Один раз я сделал спектакль "Красная Шапочка" на музыку из "Аиды" Верди. Сам был и постановщиком, и исполнителем – один во всех лицах. А что касается моего поведения в школе... Видимо, это воспитание. И это, кстати сказать, постоянно меня мучило. "Как же так! – думал я. – Нужно же как-то задерзить". Но не мог. Вот ползет, например, муравей. Нормальное детское желание – задавить его, да? И чтоб не полз никуда. А мне мама говорила:"Не надо его убивать, потому что он ползет к своим детям". Видимо, эта мысль настолько засела во мне, что я понял – надо быть хорошим мальчиком!

— А сегодня что в тебе осталось от хорошего саратовского мальчика? Или лучше так: от каких его черт ты хотел бы избавиться, а какие – сохранить?

— Осталась, знаете, некая наглость провинциальная. Когда человек приезжает в Москву из провинции и считает, что он САМЫЙ талантливый. САМЫЙ, понимаете?

— Как ты считаешь, насколько велика твоя собственная роль в твоей судьбе? А то со стороны посмотришь – кажется, слишком много в твоей жизни подарков.

— Когда случай, судьба, Господь дает мне что-то – в определенный момент жизни я должен выбирать, что брать, а от чего отказываться. Момент этого выбора я и оставляю за собой. Когда я, человек, имею право на что-то решиться. И пока, слава Богу, получается так, что я сам выбираю все в своей жизни.

— Насколько силен момент подражания в твоей работе?

— Когда мы учились в школе-студии МХАТа, все говорили, что на сцене "маленькие Лелики", намекая на сходство с Табаковым. Но про меня так не сказал ни один человек. Я счастлив, что всему, чему можно, я у него научился. Но при этом, что очень важно для артиста, – сохранил свою индивидуальность.

— Ты со своей индивидуальностью как-то очень прочно окопался в Москве. Неужели не было интересных предложений из-за рубежа?

— Да, были такие предложения. На женевском кинофестивале мне предложили сниматься на "Коламбии пикчерз". И я отказался не раздумывая, потому что театр Табакова, в отличие от всех других подобных заведений в Москве, заботится о своих артистах. Кроме бытовых вещей – квартиры и так далее,он дает работу, и эта интересная работа! Поэтому-то постановка "Бумбараша", которую делал Володя Машков, перевесила. Сейчас есть предложения из Франции, в Москве Питер Штайн ставит "Орестею"... Сейчас, мне кажется, наступает момент, когда самое интересное будет здесь. Великие режиссеры, известные кинопроизводители приезжают сюда снимать, потому что это дешево и у нас классные артисты. Наша школа ничем не разрушается. Что бы ни случилось, она все равно очень мощная. Поэтому – куда ездить, когда здесь сейчас будет самое интересное! Можно пропустить момент.

— Ты так легко бросаешься валютными предложениями – живешь, наверное, хорошо?

— Я очень неприхотливый. Если бы я пригласил вас ко мне домой, вам бы понравилось. Но, думаю, недолго вы бы там просидели. Конечно, я мечтаю, как и всякий нормальный человек, о своей квартире. Или о машине. Но если этого нет, то я не сильно этим озабочен.

— Ты говорил о моменте выбора в твоей жизни. А тебе легко даются подобные решения?

— Ужасно сложно, вплоть до того, что я иногда кладу бумажки под подушку для того, чтобы мне помог случай. До сих пор я случаю благодарен – он мне помогает.

— А сколько стоит актер Миронов?

— Я бесценен. А если серьезно, когда продюсеры видят меня, хорошего, доброго, с серыми глазами, им становится стыдно давать мне маленькие деньги. В общем, нормально я зарабатываю, чтобы прожить.

— В одном из своих интервью ты рассказывал, что во время учебы убегал с репетиций и прятался на Центральном телеграфе. А как сейчас?

— Все так же. Но это не слабость моя. У меня были крутые педагоги и в Саратове – В. Ермакова, и в Москве – А. Леонтьев, В. Храмов, В. Марков. Но самым крутым, а иногда и жестоким был Табаков. Теперь я считаю, что это правильный метод – любыми средствами добиться полной отдачи. Но тогда я страшно волновался и боялся, убегал на телеграф, который находится напротив школы-студии, чтобы расслабиться, собраться и подумать, что делать дальше. Это место стало для меня "домом отдыха".

— Еще один вопрос...

— Извините, но мне пора.

— Куда?

— На телеграф...