Москва. Павелецкий вокзал. 7.50 по столичному времени.

Летнее утро обжигает свежестью еще не загазованного города. И в воздухе разлит невыразимый запах надежды. Из запыленного поезда Саратов-Москва на перрон выходит русский Гамлет, который не догадывается о том, кто он такой. В это утро он скорее Буонапарт, прибывший покорять первопрестольную. 3а душой провинциала – два диплома: об окончании музыкальной школы по классу аккордеона и театрального училища имени Слонова, куда он поступил после восьмого класса. Детство в маленьком военном городке Татищево-5 и... море амбиций, которые распирают его грудь, как ветер паруса.

Это Женька Миронов из Саратова. С его громкой фамилией с первых же шагов возникнет много путаницы. Он из Мироновых, но не из тех – театральных. С Андреем он встретится лишь раз в жизни на съемочной площадке: звезда настоящая и потенциальная молча, но с оценкой посмотрят друг на друга и... больше не встретятся. А с Марией Владимировной Миронов успеет поработать несколько лет в подвале на Чаплыгина. Но в этот момент он об этом даже не догадывается.

Отец Жени – шофер. Мать – электромонтажница. Он – невысокий, щупловат, хотя и ладно скроен. Лицо открыто, что только говорит о распахнутости его характера. В определенном смысле эта бессознательная незащищенность поможет ему выжить в огромном мегаполисе. Таким спящая Москва приняла в свои объятия будущую звезду русского театра Евгения Миронова.

Куда он направляется в первую очередь? Естественно, к земляку – Олегу Табакову в Школу-студию МХАТа.

ЕВГЕНИЙ МИРОНОВ:

— Я пришел в проезд Художественного театра, встал возле училища и стал ждать Олега Павловича. Когда он поравнялся со мной – помню, он очень быстро шел, торопился, – я сказал, что тоже из Саратова и хочу показаться. Я рассчитывал на помощь своего земляка. Ну, не мог же он мне не помочь.

В версии Олега Табакова те давние события не имеют конкретных деталей: он плохо помнит трепетное существо, отлавливающее его у дверей Школы-студии. Но зато расчет провинциала на саратовские корни мэтра оказался точным.

ОЛЕГ ТАБАКОВ:

— То, что Женька из Саратова, конечно, сыграло свою роль. Не буду притворяться, я – сентиментальный человек – и это хорошая земля. Из Саратова – Борис Бабочкин, Олег Янковский, Борис Андреев и великий русский актер Щеголев. И Миронов симпатичен мне тем, что он родственный человек.

А родственный человек, держа в голове как сверхзадачу поступление к Табакову, точно следовал наказу своей матери Тамары Петровны.

Тут следует сделать маленькое лирическое отступление и поведать, что электромонтажница была в душе чувствительной, артистической натурой. Более того, она играла до замужества в местном народном театре, рассчитывала добиться большего, однако... Мужчина, за которого она вышла замуж, приревновал ее к театральному искусству и поставил вопрос ребром – или семья, или подмостки.

ТАМАРА ПЕТРОВНА МИРОНОВА:

— Я всегда хотела, чтобы Женя стал артистом. И ни минуты не было такого, чтобы я его отговаривала. Наоборот, говорила: "Сынок, я не дошла, ты дойди". И когда он поехал из Татищева в Саратов поступать в училище, то я была с ним все время. Дежурила с другими мамашами у подъезда, когда он сдавал экзамены. А когда начал учиться, всегда ходила на его спектакли.

В отправке сына в Москву Тамара Миронова сыграла решающую роль. Она держала под контролем все творческие и бытовые вопросы.

"Добейся любыми путями, чтобы тебя послушали", – напутствовала она сына. И тот, когда очень занятый Табаков не смог послушать абитуриента, упросил сделать это артиста и преподавателя Школы-студии Авангарда Леонтьева. В результате настойчивого провинциала приняли на второй курс.

Итак, детали тех исторических событий канули под суетой времени, но зато Табаков с легкостью стрелка-медалиста определил главное качество своего юного земляка.

ОЛЕГ ТАБАКОВ:

— К концу первого семестра стало ясно, что Миронов – человек одаренный. Для меня решающее значение в артисте имеет такое понятие, как энергоемкость.

— Какова же единица ее измерения – один Табаков, два Табакова?

— Точно не скажу, но это удивительная способность одного человека покрывать своей энергией большое пространство. У Женьки это есть.

Однако, несмотря на многообещающее начало – зачисление на второй курс и благожелательные отзывы, минуты отчаяния охватывали Миронова. Ему казалось, что он в столице – в полном профессиональном пролете, не говоря уже о бытовой неустроенности. Если второе Тамара Петровна могла ликвидировать, высылая эмиссаром в столицу своего супруга Виталия Сергеевича, и тот подыскивал сыну новый, но недорогой угол, то с профессиональными проблемами она вряд ли могла справиться.

Она даже не представляла, что ее любимый сын уходит из училища на главный телеграф и часами сидит, уставившись в снующую мимо толпу. Смятение души, расшатанные нервы – что может быть лучше для формирования артиста? И что может быть благодатнее для отрывков из Достоевского, которые молодой Миронов готовит в училище? Этот безумный автор еще сыграет в его судьбе удивительную роль. Но на пути к Достоевскому сначала будут роли все больше романтические, соответствующие его амплуа – уже не мальчик, еще не муж.

Впрочем, с сегодняшней его высоты это кажется излишними рефлексиями чистого провинциала, на которого навалился, как дикий зверь, большой город и горячо дышит ему в лицо. Восторг того достопамятного утра на Павелецком вокзале сменит испуг, страх, с трудом загоняемый внутрь усилиями воли. Опыт смятения чувств отложится в подсознании и, когда надо, органично всплывет в "Обыкновенной истории".

— Дя-дю-шка!!! Дя-дю-шка!!! Дя-дю-шка!!!

Раскинув руки, растопырив пальцы, раздув ноздри, Сашенька Адуев – новоиспеченный провинциал – влетает на сцену. Он свеж, как поцелуй ребенка. Этот румяный вестник зари и новой жизни набрасывается на своего родственничка, как охотник на дичь:

— Дя-дю-шка!!! Дя-дю-шка!!! Дя-дю-шка!!!

Он счастлив. Он приехал покорять столицу. Столица должна ответить ему взаимностью. Начинается обыкновенная история жизни каждого человека. Кто на сцене – Адуев или Миронов, проживающий на подмостках начало своей столичной жизни? У Миронова, в отличие от его персонажа, в столице не было влиятельного и циничного от мудрости своей дядюшки. Но точно были – раскинутые руки, растопыренные пальцы и широко распахнутые глаза.

"Москва – это шок. Она сразу ударила меня по башке", – скажет о своих первых шагах в столице артист.

И поэтому тоже он так органичен и убедителен в первом акте, который условно можно назвать "неутраченные иллюзии". Миронов лихо играет на клавишах своего опыта, при этом расцвечивает его эффектными внешними красками. Пластика – его козырная актерская карта, – как музыка Моцарта, легка и обаятельна. Он невесом в своих романтических порывах. На самом деле он мог бы не произносить замечательный текст Гончарова – так красноречив его пластический рисунок.

Наивная молодая душа героя парит, не замечая земного тяготения: потому что молодая, потому что наивная, чистая и смешная в своей недотепистости. Смех ломает балетную изящность, когда Миронов подпускает комическую, местами гротесковую краску. То дядюшку в экстазе оседлает, то выкинет какой-нибудь финт.

Минуточку! А ведь роль, без которой трудно теперь представить Миронова, предназначалась другому артисту. В 1989 году Адуева начинал репетировать Игорь Нефедов. Пытавшихся пробоваться на роль дядюшки Машкова и племянника Миронова Олег Табаков отстранил. И только спустя три года Миронов влетел в "Обыкновенную историю", как в балетном эффектном прыжке.

Правда, после первого легковесного акта пластика его постепенно тяжелеет под бременем познания столичной жизни. Должности он не получил, первая любовь – обманула. Цинизм дядюшки оказывается горькой правдой. Превращение по Гончарову у Миронова – почти превращение по Кафке, только добивается артист этого не внешним эффектом трансформации человека в насекомое, а внутренним. Никто и не заметил в публике, как невесомый, полный добрых и честолюбивых надежд Сашенька Адуев прибавит в весе, обрастет морщинами, станет одутловат и неповоротлив. Но не посредством грима. Спивающийся слабак, провинциал-неудачник.

Но и это не все. Апогей эволюции в финале.

— Дядюшка!

На авансцену походкой банковского клерка, имеющего перспективу роста, выходит Александр Адуев. Он несвеж, хотя припомажен, и белоснежный воротничок упирается в жесткий подбородок.

Кто это? Даже трудно представить себе, что это лицо когда-то улыбалось. Сухой взгляд киллера. Слова как в чиновничьем протоколе. Впрочем, говорит он мало и с паузами. И всем своим существом выражает наступление нового времени и новых людей.

Когда-то Олег Табаков играл эту роль. Его Адуев был, естественно, совсем другим – скорее всего, эдаким предостережением всем романтикам и максималистам. Романтик превращался в прагматика на фоне совдействительности, небогатой социальными красками.

ОЛЕГ ТАБАКОВ:

— Адуев Миронова – не человек 1966 года. Он точно из этого времени: тот, кто и дядьку своего пристроит на работу, и больную тетку отправит за границу лечиться. А главное – знает всему цену в денежном эквиваленте. До десятых долей.

Что бы ни говорил режиссер, Миронов во втором акте просто урод. И внешне – плоское лицо с прилизанными волосами. Он вот-вот обернется Иудушкой Головлевым, и кругом будут трупы. И внутренне – потому что он убийствен, своей внутренней необъяснимой правдой, созвучной времени. Такие убивают бескровно.

Образ героя конца ХХ века завершен. Хотя Табаков считает, что его артисту есть над чем работать. По мнению Олега Павловича, Миронову еще нужно совершенствоваться в исполнении двух нот – любовной (люблю так, что не могу жить), дворянской.

ОЛЕГ ТАБАКОВ:

— В Москве был известный портной Затирка, я сшил у него свой первый фрак. Так вот, он любил повторять: "Виходка должна быть". Этой "виходки" Жене пока не хватает.

"Обыкновенная история" – этапный спектакль в жизни Миронова. Но не первый. Хотелось бы знать, а какой считать первым – репертуарный в профессиональном театре или тот, который был сыгран самый первый раз в жизни? В этом смысле любительская биография Евгения Миронова своей точкой отсчета может считать "Красную Шапочку", поставленную пятиклассником Мироновым еще в школе.

Самое смешное и удивительное, что творческая натура мальчика здесь проявилась полностью. Нет, у него явно буонапартовские замашки, плохо монтирующиеся с его худенькой фактурой. Судите сами – в двенадцатилетнем возрасте он ставит "Красную Шапочку" на... музыку Верди к опере "Аида". Уровень художественных притязаний в столь раннем возрасте много говорит о личности юного дарования. И главное, намечает ту высоту, ниже которой он не позволит себе опуститься. Он же сыграет все роли в спектакле, как человек-оркестр. Этот щуплый, с открытым лицом мальчик еще удивит школьное окружение своей парадоксальностью.

А вот еще Миронов в ранней работе – Коля из "Звездного часа по местному времени". Этим спектаклем режиссер и товарищ по подвалу Владимир Машков прощался с юностью образца советского общества и подарил Миронову удивительную роль. Под ностальгические "Самоцветы":

Все, что в жизни есть у меня.
Все, в чем радость каждого дня –

Он предстает в рваной майке, помятых коричневых брюках и с волосами, явно забывшими, что такое расческа. Говорит что-то невразумительное, зажевывая слова и глотая начало фраз.

— Мотри, мотри, мотри, – хватает он велосипед у перепуганного соседа. – Сотри, сотри, сотри.

Так же нелепо, как глагол "смотри", выглядят и все остальные слова. Утро Коли явно не задалось, когда он пришел к своему братану (Александр Мохов) попить пивка и помечтать о жизни. Жена братана (Ольга Блок-Миримская) явно не в восторге от появления свояка. Тягостность ситуации явно не опохмельного утра неожиданно получает развитие после того, как Коля соврал, будто уезжает из маленькой деревни на Дальний Восток через Москву. С этого момента невольное вранье оборачивается для него праздником – мучительным и сладостным.

С одной стороны, он врет и от этого страдает. С другой – должен соответствовать всеобщему вниманию и временами купается в лучах неожиданно на него обрушившейся славы. Можно спокойно утверждать, что, если бы не игра Миронова, эта нехитрая житейская история имела бы вид вполне бытовой мелодрамы. Но то, что делает артист, выводит ее на принципиально иной меридиан и придает иной масштаб. Какой-то он здесь чудной – и эта чуднота обозначена одним лишь движением – Миронов там где ни попадя перекидывает волосы слева направо, придавая лицу совершенно нелепый вид. Гамма чувств мелькает на лице артиста с кинематографической скоростью. Неловкость, срам от вранья сменяет гордость за самого себя, которая обрушивается под напором ложного пафоса. Но и от него не остается следа, когда он неожиданно впадает в раздумье, разлетающееся, в свою очередь, заливистым смехом. Перпетуум-мобиле. Мимика и пластика, как выражение подвижности богатого внутреннего мира индивидуума, редко встречающегося на земле.

Эта роль – яркая, шумная – ляжет мостком к образу тишайшего агронома Хомутова из "Анекдотов" по пьесе Александра Вампиров. В них нечесаные вихры звездуна по местному времени будут аккуратно зализаны и заложены на пробор, как это делают мужчины, пытающиеся скрыть раннее облысение. Тихий голос, тихие шаги, сутулая спина, подчеркнутая допотопным плащом, что перепоясан выше талии. И... желание бескорыстно помочь незнакомым людям. И... ужас от них же – подозревают, не доверяют. Чудик превращается в ангела, а сутулая спина заставляет думать, что это не физический недуг, а нераскрывшиеся крылья.

Впрочем, не пора ли вырваться из подвала на улице Чаплыгина на кинематографические просторы, которые освоены Мироновым если не основательно, то серьезно. Первый кинодебют состоялся у третьекурсника Миронова в картине Александра Кайдановского "Жена керосинщика". Роль маленькая, но ценность ее в том, что первая. Потом был "Затерянный в Сибири". А в 1991 году у Евгения Миронова случилась "Любовь". Это тот самый фильм, который должен быть в биографии каждого артиста, независимо от названия. Он просто должен быть, и с него начинается новая жизнь. Невероятность ситуации заключалась в том, что картина имела еще такое сказочное название.

У театральных поклонников произошло явное раздвоение личности Миронова в сознании – они не могли решить, кто же он теперь для них: Саша из "Обыкновенной истории" или Саша из "Любви". И тот и другой были невероятными. Но кинематографический – проще по образу. Мальчишка, студент, становился мужчиной, не переспав с девочкой, а защитив ее от антисемитов. Он прежде и слова-то такого не слышал. Но полюбил еврейку и узнал другую сторону жизни и любви. Его история любви – это история мужания без пафоса и лжи. Обида на девочку, которая не дала, оказалась ничем по сравнению с открывшимися ему чувствами самосознания, самопознания и ответственности за другого человека.

Почему молодой и неизвестный режиссер выбрал на главную роль малоизвестного актера Миронова?

ВАЛЕРИЙ ТОДОРОВСКИЙ:

— Все было очень просто. Дни напролет я пробовал множество актеров. И Женя был один из них. Интересная вещь произошла. На самых первых пробах обычно актерам сценарий не дают. Но Миронов, который сидел в очереди с другими, каким-то образом его раздобыл, прочитал. А мне он на пробах заявил: "Это моя роль, и ничья больше". Я несколько удивился его наглости и все-таки предложил: "Давайте сделаем пробы". Когда я посмотрел их, то понял, что этот наглец вне конкуренции и то, что я видел до него, мне уже неинтересно. Я прекратил поиски героя и начал съемки.

Режиссера больше всего поразили мастерство и профессионализм новичка в кино. Только спустя какое-то время он понял, что все выпускники Табакова невероятно мастеровиты. По признанию Тодоровского, на съемочной площадке никаких проблем не возникало. Более того, он был настолько очарован артистом, что прожужжал все уши своему отцу – Петру Тодоровскому. И в результате через два года артист Миронов с экрана Тодоровского-младшего прямой наводкой угодил на экран Тодоровского-старшего и блестяще сыграл лейтенанта Полетаева в фильме "Анкор, еще анкор!".

Елена Яковлева, сыгравшая в этой картине гарнизонную потаскушку, провела на съемочной площадке с Мироновым всего лишь полдня. У них был один эпизод.

ЕЛЕНА ЯКОВЛЕВА:

— И слов-то было – раз-два и обчелся. Говорю ему: "Что я колесю по всему гарнизону, как сорокапятка". А он посмотрел, ничего не ответил. Я опять реплику: "У Любочки появилось окно" – и назначила свидание. Вот и вся работа. Но с тех пор мы встречаемся как родные, как будто у нас за спиной несколько картин. У всех ощущение, что мы только и работаем.

— Почему, как ты думаешь?

— Не знаю. Меня всегда подкупала в людях искренность. И а Жене она есть. Он очень органичен, не врет.

Она завидует своему краткому партнеру – режиссеры видят Миронова в разных амплуа и не эксплуатируют образ безусой чистоты, шагнувшей из "Любви" и "Анкора".

Непафосная, совсем не монументальная режиссура Валерия Тодоровского дала нового героя, правдивость которого заключалась в том, что он действительно парень из толпы. 3а эту роль Миронов получил приз на "Кинотавре-92", а спустя какое-то время был отправлен в Женеву на фестиваль европейских звезд в категории до тридцати пяти лет. Там хронического обитателя коммуналок ждало потрясение.

Его поселили в лучшем отеле, сшили смокинг и выделили целых двух переводчиц – одну для деловых, другую для светских переговоров. В первом же интервью его спросили: "Когда вы в первый раз испытали оргазм?"

Теперь точно понятно, с каких пор артист Миронов начал избегать разговоров с журналистами на личные темы, а некоторых из них просто сторонится. Окажись он тогда поопытнее в работе с репортерами, мог бы схохмить и загнуть что-то вроде того: "Каждый раз, когда выхожу на сцену" – приобрел бы репутацию остроумного русского. Но поначалу растерялся, а потом ему стало просто противно. С тех пор откровений Евгения Миронова на личные темы никто не видел. Впрочем, недоразумение с прессой покрыла радость полученного им "Гран-при" на фестивале, который он разделил с англичанином и румынкой.

Кто бы мог подумать, а ведь эта роль могла пройти мимо, как красивый лайнер на горизонте. Когда Валерий Тодоровский предложил Миронову работу в фильме, "Табакерка" собиралась на гастроли в США. Если гастроли за океан имели конкретное очертание, то перспективы с фильмом были под вопросом. Сомнения разрешил Олег Табаков. Он сказал своему ученику, разрывавшемуся в своих желаниях: "В подобных случаях выбирают интересную роль". Однако последнюю точку в этой "любовной" истории сыграла банальная орлянка.

ЕВГЕНИЙ МИРОНОВ:

— Я где-то прочел, что Лев Толстой в таких ситуациях кидал жребий – что выпадет, то и будет. Я сделал то же самое.

Согласно легенде, Женя сделал две бумажки, спрятал их под подушку и доверился судьбе. Ему выпала "Любовь" со всеми вытекающими отсюда последствиями. В театре когда узнали, что Миронов не едет в Штаты, то над ним все смеялись: что это за фильм будет? И что это за режиссер его снимает? А тут конкретная Америка с конкретными суточными. Но Миронов, как показали дальнейшие события, не прогадал – гастроли прошли, а фильм остался. И вряд ли он тогда до конца понимал, что слово "любовь", которое так любят все употреблять по поводу и без, уповать на него, спекулировать и которое он тоже сам так любил, станет для него ключевым словом в жизни.

Сила любви его мамы приведет его в первопрестольную и будет хранить с первого шага по московской земле. Вообще, эта связь матери с сыном поражает не только своей биологической природой. Тамара Петровна Миронова уверяет, что живет сыном одним дыханием. Возможно, кому-то это покажется странным и даже старомодным, но он вместе с ней разучивает роли и рассказывает то, что, может быть, не говорят никому.

ТАМАРА ПЕТРОВНА МИРОНОВА:

— Когда Женя начал делать Гамлета, я помогала ему, читала за других персонажей. Ой, как он переживал. Однажды сказал: "Мама, если бы я играл двадцать спектаклей подряд, я бы умер".

Об этой – лучшей на сегодняшний день – работе Евгения Миронова речь впереди. Пока же o любви – категории для него самой главной.

А это значит, что от сценического и экранного персонажа мы переходим собственно к герою.

Какой он, Евгений Миронов? Такой же, как на сцене, – простой и открытый рубаха-парень? Или его талант в парадоксальном противоречии профессионала и личности?

Он любит свою семью и, как только оперился в столице, перевез из Саратова отца, мать, младшую сестру Оксану. Оксана танцует в балете Касаткиной и Василева, живет отдельно, но, как только приходит к брату, их, по словам матери, не развести часами. Они могут бесконечно говорить по телефону и обсуждать работу, давать друг другу профессиональные советы. Трогательность отношений до невероятности редкая по нашим временам, когда никто никому не нужен, даже родственники друг другу. Миронов здесь – редкая птица, не скрывающая своих чувств.

При этом светлость трепетного образа (хороший сын, прилежный брат) регулярно подмачивается в глазах общественности его беспечностью. Миронов способен любой молебен превратить в фарс. Например, торжественный прием во французском посольстве. Здесь строго, чопорно, согласно протоколу вручают серьезную награду – орден "3а заслуги..." – крупному театральному деятелю Валерию Шадрину. Посол говорит речь, украшает его грудь орденом, и тут же раздается легкомысленное "ура" в исполнении артиста Миронова. Все смеются, и артист, подогретый вниманием публики, заводится еще больше и предлагает орденоносцу спеть, а потом бежит к нему с бокалом шампанского и макает туда серебряный знак с голубой подвязкой. Общий смех. Ход церемонии если не сорван, то нарушен, и церемония уже – целый спектакль.

В своем беспечном легкомыслии он так же обаятелен и органичен, как и в тот момент, когда уходит в себя. У этого весельчака совсем не простые отношения с миром и с самим собой. В противном случае, при наличии хронического "о'кей" вряд ли бы он сыграл Достоевского и Шекспира.

Самое интересное, что театр долгое время весьма однобоко подходит к артисту Миронову и эксплуатировал в основном его амплуа романтического героя. И как будто с завязанными глазами ходил вокруг его музыкального таланта. На него обратил внимание только один человек – артист Владимир Машков, в начале 90-х активно пробовавший себя в режиссуре. Он-то я задумал поставить музыкальный хит о Гражданской войне – спектакль "Бумбараш" с музыкой Владимира Дашкевича.

Самое интересное, что композитор поначалу режиссуру Машкова не воспринял, считая ее слишком фарсовой и поверхностной. Даже требовал снять свое имя с афиши, в чем позже раскаялся, – "Бумбараш" в "Табакерке" получился замечательный.

ВЛАДИМИР ДАШКЕВИЧ:

— Да, режиссура меня напрягала. А вот главный герой... Миронов, он ведь кого угодно достанет своим обаянием и темпераментом. Причем, заметьте, голос у него небольшой, но им он очень хорошо владеет, он не надрывается, как многие драматические артисты, а поет так, как душа просит. От этого выходит просто и естественно.

Каждый музыкальный номер его разыгран и разработан актерски очень интересно. В самом начале он стоит в полный рост на столе и, запрокинув голову, пьет последний самогон на воле из алюминиевой кружки. Удар пустой чаркой об стол с силой, и тут же вступает сильный голос: "Последний нонешний денечек гуляю с вами я, друзья."

Пошла отчальная, прощальная, по-русски на полную катушку.

ВЛАДИМИР ДАШКЕВИЧ:

— Ведь он не просто поет, каждую песню обыгрывает. Как бы промежду прочим в мелодию вмонтирует общение с друзьями, окурочком затянется. Я много видел на российской сцене Бумбарашей. Женя Миронов – лучший из них.

И лучше золотухинского киногероя? Во-первых, кино и театр разные вещи, как разные два эти артиста. Золотухин более агрессивен, его рисунок резче. Миронов помягче, погуманнее, что ли. И гармоничнее. Он, и это замечено многими, обладает высокой техникой игры, но при этом проживает и страдает. Он из тех, кому верят даже искушенные зрители. Вполне понятно, почему именно его из всех русских выбрал Петер Штайн.

Когда Миронов хохочет, вылезают черти. Один из них называется авантюрист. Кто бы мог подумать, что тихий и прилежный Женечка, который никогда не лезет без очереди и воспитанно ждет приглашения, почти без приглашения отправляется из Москвы за ролью в... Мюнхен. Было это так.

ВАЛЕРИЙ ШАДРИН, президент Международной конфедерации театральных союзов:

— В 1993 году мы приступили к совместному проекту с Петером Штайном "Орестея". Штайн приехал в Москву, и мы объявили конкурс среди актеров. Режиссер выбрал всех: Клитемнестру – Екатерину Васильеву, Электру – Татьяну Догилеву, Аполлона – Игоря Костолевского, не говоря уже о хористах. Их набрали довольно быстро. Но "Орестея" не начиналась, так как не было главного героя – Ореста.

Не найдя в столице героя для древнегреческой трагедии, всемирно известный режиссер отбывает в Мюнхен в надежде... собственно, без надежды на что-либо. Разве что на чудо. А в это время, пока Штайн тосковал по невозможности осуществления своей давней мечты, в Москве в Конфедерацию театральных союзов пришел Евгений Миронов, присылавший в числе других претендентов свои видеоматериалы на конкурс.

ВАЛЕРИЙ ШАДРИН:

— Женя опоздал на пробы. О чем мы ему и сказали. Но он показался мне таким неистовым в своем желании поехать в Мюнхен, показаться Штайну, что мы махнули рукой на все условности, расходы и отправили его: "А что, если... Чем черт не шутит..."

Историческая встреча на баварской земле закончится утверждением Евгения Миронова на роль Ореста и будет иметь продолжение через несколько лет. Но Миронов об этом пока не знает. А Штайн только интуитивно догадывается.

"Орестея" – первый спектакль Миронова на большой сцене. И не просто большой – а огромной, самой масштабной в Европе. Древнегреческую трагедию будут играть в Театре Российской армии на протяжении семи с половиной часов. И этот марафон станет для молодого артиста новым этапом в его биографии.

ТАТЬЯНА ДОГИЛЕВА, партнерша Евгения Миронова по "Орестее":

— Как только я его увидела, тут же в него влюбилась. А он влюбился в меня. Он был такой смешной и очень был похож на социального героя, которых уже к тому времени играл в кино. 3а ту жизнь, что мы прожили вместе с ним в "Орестее", Женька невероятно изменился. Я помню, что уже на гастролях он возил с собой переписку, кажется, Аксакова и Тургенева.

В спектакле у Догилевой и Миронова всего одна сцена – встреча брата с сестрой на могиле. Во время репетиций Штайн требовал: "Он тебе не только брат, но и отец, и муж, и любовник. Как будто у вас инцест", – внушал он Догилевой. Режиссерская задача представлялась трудной, почти невыполнимой. Самое интересное, что через год на гастролях в Германии артисты прочли в одной из статей: "Сцена на могиле самая удачная. Да, здесь пахнет инцестом".

Минет пять лет, и Штайн и Миронов опять окажутся вместе. Место встречи, как по чьей-то воле, изменить будет нельзя. Тот же Театр Российской армии. Только в 1998 году это – спектакль "Гамлет". На сей раз немецкий режиссер принимался за работу только при одном условии – у него есть Гамлет. Русским Гамлетом стал Евгений Миронов.

Но прежде принца Датского он успел побыть на экране "мусульманином" в одноименном фильме Владимира Хотиненко. Иваном Карамазовым в удивительном спектакле Валерия Фокина "Карамазовы И АД". Душевнобольным художником в спектакле этого же режиссера "Еще Ван Гог...".

ВЛАДИМИР ХОТИНЕНКО, кинорежиссер:

— Женечка Миронов принадлежит к породе абсолютных профессионалов. Я понимал, что он замечательный актер, но есть вещи, которые и ему сыграть трудно. Тогда я решил, что ему нужно погрузиться в ислам. И с этого момента стали происходить совершенно замечательные вещи. А произошло буквально следующее – артист Миронов пришел в мечеть на Олимпийском проспекте, и муфтий спросил его: "Вы верующий?" Женька на секунду задумался, может, соврать, чтобы пустил, но ответил: "Я крещенный". Чуть подумав, мудрый муфтий сказал: "Значит, вы на пути к вере".

Можно долго рассказывать, как актер работал без дублеров, но... Не в этом, по мнению режиссера, его главный мусульманский подвиг – Миронов стал ходить в мечеть, становился в первые ряды и за три месяца выучил все основные молитвы Корана. Мусульманская общественность оценила это по достоинству, и муфтий Московской мечети подарил Миронову специальный коврик для молитв. Финал же его подхода к теме и ее освоение – в финале картины – панорамный план российских просторов оглашается криком азана – специального человека, начинающего и заканчивающего молитву. Этот крик не из архивов фонотеки, это крик самого Миронова. Высшая точка была поставлена. Позже, когда "мусульманин" оказался в Эмиратах, его узнавали на улицах и приветствовали с почестями, подобающими единоверцам. Однажды даже автобус остановили и пересадили его в дорогое авто.

Но главной наградой для артиста был вопрос, с которым к нему обратился старейшина, трижды совершавший хождение в Мекку. Он спросил Женю, сколько лет тот прожил в Пакистане, чтобы добиться такого точного акцента одной из провинций страны?

Кроме освоения Корана, Миронов в "Мусульманине" учился молчать и доить коров. Первое, по признанию артиста, было мучительным. Чтобы сыграть русского парня, побывавшего в мусульманском плену и принявшего чужую веру, он везде искал краски для образа. Однажды, когда услышал по телевизору сообщение, что освобождены из чеченского плена двое военнослужащих, он понесся на студию в Останкино, чтобы, как он объяснил потом, посмотреть в глаза этих ребят. К сожалению, опоздал, солдат уже отправили домой.

ВЛАДИМИР ХОТИНЕНКО:

— Гениальный был момент. Мы должны были снимать одну сцену ночью, для этого потребовалась корова. Но так случилось, что до этого овцы и бараны разбрелись по деревне и вся съемочная группа побежала их отлавливать. Как раз в этот момент Миронов прилетел на съемку из Женевы в роскошном костюме, при полном европейском признании. И вот мы с ним – режиссер и восходящая звезда Европы в аромате дорогого парфюма – идем к дому крестьянина Федьки просить корову: "Федь, дай корову". – "Какая еще, твою мать-перемать, корова? Пошли вы на..." Спросонья Федька покрыл нас матюгами, и ему было все равно, кто перед ним униженно стоит и клянчит животину – звезда или местный забулдыга. Со стороны, очевидно, была фантастическая картина.

Но больше всего в этой истории режиссера поразила не картинка со стороны, а то, что известный артист спросил его: "С тобой пойти за коровой?" – и разделил с ним участь.

— Это называется профессионализм. А одна сцена на кладбище чего стоит? В кадре мать – Нина Усатова – уже водку на могилу вылила, Женечка историю рассказал деда, который спас его в плену. Я попросил оператора сделать панорамный кадр – он уходит с могилы деда. И вдруг вижу, что Женечка за спиной руками делает точно как этот дед. Минута его импровизации, а какой образ получился.

"Если бы не было "Мусульманина", то в моей жизни не было бы ни Ивана Карамазова, ни "Ван Гога", – скажет Евгений Миронов, который в 1994 году неожиданно для всех явился отнюдь не романтическим героем. Ангел стал чертом, и эта простая формула определила суть его творчества последних лет. В самом деле, как можно было рассмотреть в лирическом герое с распахнутой душой личность, способную заглянуть в бездну? Наверное, только режиссер Валерий Фокин, известный своими экспериментальными, полными мистики постановками, рассмотрел у Миронова амплуа "неврастеника". Причем редкостного типа – чертовски обаятельного и такого русского.

Это он пригласил Миронова на роль Ивана Карамазова в проект "Карамазовы И АД". Но для начала режиссер повел артиста в больницу для душевнобольных. Наблюдения за людьми, находящимися в пограничном состоянии, дали свой результат.

Страшным и странным ликом повернулся к публике этот светлый артист. Его Иван – безумец и гений с дрожью в руках и слезой в глазу. Он инфантилен и демоничен. А между этими полюса – такое море чувств и красок, что в нем легко утонуть. В конце концов, совсем не важно, убивал или не убивал Иван своего беспутного отца. Важнее наблюдать, как мысль о всемогуществе и вседозволенности приобретает материальные очертания в игре артиста. Пластика тела и движения его носят болезненный характер, как будто чувства загоняются вовнутрь, а боль прячется подальше от посторонних глаз, как грязное белье. И все это в атмосфере страха быть пойманным за руку.

Говорят, что после таких ролей артисты болеют или в крайнем случае испытывают внутренний дискомфорт. Такая опасность не помешала Миронову взяться за другую подобную роль в спектакле "Еще Ван Гог...". Здесь актерскую задачу усложняла драматургия, которая не предусмотрела для главного героя слов. Русский художник, испытывающий синдром гениального Ван Гога, находится в психушке. Все, что происходит вокруг и с ним самим, выражает только его лицо.

— ...ультрамарин, охра...
— ...охра, охра, кадмий...
— ...ультражелтая...

Слова больных, движущихся как во сне, смешались в голове художника.

— Ваша мама пришла, – говорит ему доктор, отличающийся от своих пациентов только белым халатом.

Какая там мама – его голова полна цветов и неясных таинственных звуков. Смятение от их нашествия и предчувствие чего-то неуловимого. Чего? Вдохновения, может быть. Оно материализуется в виде японской женщины.

— Мазки, мазки, крупные мазки.

Его тело вращается и уже не принадлежит ему. И только рука делает движение, отрезающее ухо.

Его лицо, как у встревоженной птицы, говорит с залом. Приходит ли к нему мать, бесятся ли вокруг палатные сумасшедшие и вяжут ли его санитары – все это проживается внутренне и проявляется на лице. Художник молчит, но молчание его страшно. И только в своих восточных сновидениях напряжение сменяет невероятная свобода, такая знакомая по предыдущим работам артиста. Свобода мелькнет лишь раз, чтобы обернуться загнанным внутрь страхом непонимания. Проблема гения и сумасшествия, над которой бились и бьются ученые и философы, в "Ван Гоге" на театре Фокина получила достаточно удачное разрешение благодаря, безусловно, личности актера.

В данном случае личность Евгения Миронова – парадоксальна. И парадокс заключается в том, что для постижения запредельных чувств и понятий художники обращаются к темным силам.

ВЛАДИМИР ХОТИНЕНКО:

— Для меня есть белый и черный мир. Из черного – мира порока, такого манкого, черпать легче и проще. Наркотики, алкоголь делают свое дело, и художники быстро добиваются результата. В последние годы Высоцкий не мог писать, если не пользовался наркотиками. Это трагедия, через которую прошли многие. Женя Миронов как раз человек из белого мира. А найти в белом идеал – это высший пилотаж. Это, в конце концов, идея нового столетия.

Большинство режиссеров, которые поработали с Мироновым, сравнивают его со скрипкой Страдивари. Как бы это красиво и пафосно ни звучало, ясно одно: Миронов – тот инструмент, который способен из своей души извлечь любой звук.

Он действительно – светлый человек, но при этом лишенный пресности святого. Он нормальный, совершает нормальные поступки, которые в силу своей редкости приобретают характер ненормативный. Он помогает актерам, в последнее время вместе с другими артистами одержим идеей поставить памятник Елене Майоровой, с которой очень дружил. Он для кого-то собирает деньги, куда-то мчится... Но то, что он сделал на спектакле "Гамлет", вообще резко выбивается из всех поступков.

"Гамлет" – это второй проект немецкого режиссера Петера Штайна с русскими артистами.

ПЕТЕР ШТАЙН:

— За "Гамлета" можно приниматься только тогда, когда у тебя есть Гамлет. У меня есть Женя, и поэтому я начал работу. У него очень подвижная психика, и он может все сыграть.

На репетициях в Театре Российской армии было как в кино – все в черно-белом цвете. Сам режиссер во всем черном, техники-осветители – в черном, и сам принц Датский – Евгений Миронов – тоже в черной рубахе. Эту черноту разбавляла только белоснежная рубашка Офелии. Давление черного колера выдает надвигающуюся трагедию.

— Быть или не быть – вот в чем вопрос, господин Штайн. Вы знаете, как на него ответить?

— Я отвечаю так, как в пьесе, – не задумываясь, говорит мне Штайн. – Надо быть, несмотря на все страдания, обрушивающиеся на человека. А не быть – значит умереть, уснуть... Надо просто подождать немножко. Тем более, что жизнь в вашей стране намного лучше стала. Даже если Земля исчезнет, останется Космос.

— Жень, а ты-то как считаешь – быть или не быть?

— Не спрашивай. Дальше, как у Шекспира, тишина...

Впрочем, по тому, как идут репетиции, можно подумать, что здесь разыгрывают нечто веселенькое. В то время, когда режиссер говорит "стоп" и разбирает с кем-нибудь из артистов сцену, Офелия бегает за Гамлетом, Гамлет за Офелией, как бездельники на переменке. Гамлет выдувает сипловатые звуки из саксофона, и трудно себе представить, что из всего этого выйдет большая серьезная работа.

"Это защитная реакция организма", – говорит Женя. Он знает, что говорит: он плохо спит. Даже таблетки уже не берут. Гамлет не отпускает этого парня из Саратова ни днем, ни ночью. Иногда ему кажется, что он сходит с ума. Но на сцене, сделанной в виде боксерского ринга, этого не видно. На ринг он взлетает легко, чуть оттолкнувшись от ступенек и раскинув руки: "Милейшие друзья мои! Как поживаешь, Гильденстерн? А, Розенкранц! Ребята, как вы живете оба?"

Предательства друзей он еще не знает. И мания подозрительности не сделала из него еще злого мальчика. Пока же он играет соло на саксофоне и сам от него заводится.

Фанатичность Миронова в работе проявилась и в этой музыкальной истории. 3а девять месяцев он сделал невозможное – выучился играть на саксофоне.

ЕВГЕНИЙ МИРОНОВ:

— Хотя я окончил музыкальную школу, но с тех пор взял в руки аккордеон только тогда, когда Валерий Фокин позвал меня в спектакль "Последняя ночь последнего царя". А в саксофон, этот классный, очень сексуальный инструмент влюбился с первого взгляда. Но с первого прикосновения к нему понял, какой это кошмар.

Во всяком случае, когда я издал первый звук в коридоре "Табакерки", Олег Павлович выбежал из кабинета – думал, что что-то с секретаршей.

С секретаршей было все в порядке. А Миронов научился действительно играть на этом сложном инструменте. Вот он выдает какую-то композицию. Резкий звук саксофона, по воле режиссера заменившего флейту, свидетельствует о брутальной настроенности юного Гамлета.

АЛЕКСАНДР ФЕКЛИСТОВ, партнер Евгения Миронова по "Гамлету":

— Я играю Клавдия и по роли должен его ненавидеть. Самое трудное для меня было найти зацепку, что ли, основание, за которое я могу зацепить свое негативное отношение. Ужас – Женька, он такой обаятельный, щедрый, открытый и, что для меня особенно ценно, смешливый. В общем, роль моя строилась исключительно на сопротивлении. А если совсем серьезно – я потрясен тем, что он репетирует не техникой, а собой, своими страданиями. Я свидетель, как он рвал сердце в клочья и душу. Я помню этот голос, слезы... Так было в сцене не со мной, а с королевой-матерью, с Офелией.

А вот и она, Офелия – Елена Захарова – самая малоопытная в команде профи.

ЕЛЕНА ЗАХАРОВА:

— Другой бы на месте Жени, когда у меня что-то не получалось, сказал: "Ну не тянет девочка, ну и до свидания..." А он помогал мне, разобрал сцену сумасшествия, в которой не было конкретности. Я хочу сказать, что Штайн дал мне свободу, и я не знала, как его распорядиться. В этой сцене на репетициях Женя мне сказал: "Представь себе: Офелия сочинила песню и зовет королеву". Это было то, что надо. И вообще, он не дает расслабиться. "Лена, почему ты спокойна?" – кричит он, и у него такие большие глаза. Я даже его иногда боюсь.

На самом деле страха нет, а есть потрясающее чувство партнера. Однажды, когда на одном из спектаклей Захарова забыла текст "чем дальше, тем хуже, как после замужества", Миронов в упор посмотрел на ее растерянное лицо, быстро оценил ситуацию и, повторив для нее реплику, перешел на свой текст.

ЕЛЕНА ЗАХАРОВА:

— С ним – мои самые любимые сцены в спектакле. Я знаю, что он меня не бросит. От его энергии я завожусь. Но если бы хоть раз сыграла, как он, у меня бы сердце не выдержало.

Так вот, может быть, то главное, что случилось на "Гамлете" и что знают совсем немногие. Для сцены с могильщиком реквизиторы купили скелет в аптеке. То, что кости не бутафорские, не смущало никого. "Ну, кости как кости, подумаешь, – говорил реквизитор, – зато настоящие..." Это не нравилось только Гамлету: "Ведь это был какой-то человек. Я не могу с этим играть".

Эту историю почти никто не знает. Она не используется для имиджа артиста в средствах массовой информации, не каприз звезды или поза чистоплюя. Это вопрос света и тьмы в душе каждого в искусстве. Это вопрос Бога и веры. И невольная проверка ее на истинность. Впрочем, артист Миронов вряд ли задумывался о таких философских категориях – он просто не мог С ЭТИМ ИГРАТЬ. Дело кончилось тем, что кости, неизвестно кому принадлежащие, он с ассистенткой тайно вынес из театра и закопал на территории церкви.

Играет актер на саксофоне или арфе – для роли Гамлета не самое главное. На самом деле важно совсем другое – почему страдания юного принца режут сердце сегодняшнему зрителю. Ответ – в игре Миронова. Похоже, что в Гамлете сошлись веселый Бумбараш, неврастеник Иван Карамазов, сдержанно-молчаливый "мусульманин" и обыкновенный парень Сашка, любовь которого ко всему происходящему подергивается безысходной печалью, как река льдом. Гамлет аккумулировал в себе так много, что вывел артиста на другой уровень.

"Женя, теперь ты можешь играть все. Браться за любую роль, ничего не опасаясь", – примерно это сказал Штайн после премьеры "Гамлета". Проект "Гамлет" – дорогой и большой – после августовского кризиса редко эксплуатируется. Как рассказывают артисты, Миронов – чуть ли не единственный, на ком держится спектакль: он просит, он требует, чтобы "Гамлет" продолжал жить. Ей-богу, этот спектакль того достоин. Хотя бы потому, что из всех Гамлетов, существующих в Москве, Миронов – самый невероятный.

Что имел в виду г-н Штайн под фразой "Все можешь играть", оставленной в виде факсимиле на фотографии? Рассмотреть границы актерского "потолка" Миронова сегодня, особенно с вершины его Гамлета? И тем не менее.

— Олег Павлович, каково, по вашему мнению, будущее артиста Миронова?

— Я думаю, что со временем он будет играть сложнейшие характерные роли мирового репертуара. Например, Иудушку Головлева. Это его роль.

Как оно сложится, на самом деле не знает никто. Омерзительно-обаятельным Иудушкой его представить можно, но, если честно, не очень хочется. На сегодняшний день он остается Гамлетом – с открытой грудью и адской болью в ней.